Нерадивый ученик

Карл отвечал за деятельность в Нортумберлендских Усадьбах, новом районе Мандаборо. Когда придет время, старую часть города будет достаточно легко контролировать, но их беспокоил новый район с торговым центром, супермаркетом, расцвеченной огнями аптекой, где продавались маски к Хеллоуину, и стоянкой, на которой всегда было полно машин, даже по вечерам. Когда строительство только началось, позапрошлым летом, Тим и Этьен ходили туда после школы и до наступления темноты играли в царя горы на кучах песка, а потом воровали доски, сливали горючее из бензобаков грейдеров и бульдозеров, даже иногда били стекла в окнах, если птицы и лягушки на болоте Корроде кричали достаточно громко. Ребятам не нравился этот район застройки, не нравилось, что его называют «Усадьбы», хотя каждый участок был размером всего лишь пятьдесят на сто футов, что было далеко до величины усадеб Позолоченного века{155}, настоящих поместий, которые окружали старый город, словно неведомые существа из сновидений, со всех сторон подступающие по ночам к кровати, неразличимые в темноте, но всегда присутствующие где-то рядом. Как у дома Гровера, у каждого из Больших Домов в поместьях было собственное лицо, хотя и не такое открытое, мансардно-искреннее. У них были таинственные, глубоко посаженные глаза, смотрящие из вычурных кованых проемов, щеки, татуированные плитками с цветочным узором, большие решетчатые рты с рядами мертвых пальм вместо зубов, и зайти в такой дом было все равно что вернуться в сон, а добыча, которую вы приносили оттуда, никогда не казалась реальной; ее можно было оставить в логове или продать скупщику, вроде того питтсфилдского антиквара, но она все равно казалась порождением сна. В маленьких, приземистых, более или менее однотипных домиках Нортумберлендских Усадеб не было ничего, что могло бы вызвать интерес или преследовать подобно призраку, и добыть там можно было разве что самые обычные предметы, принадлежащие миру повседневной реальности, попавшись с которыми можно было загреметь в полицию; там не было ощущения безопасности, не было ни малейшей возможности для тайной жизни или потусторонности; не было ни старых деревьев, ни скрытых проходов, ни потайных троп, ни кульвертов, ни зарослей, в которых можно было устроить укромное местечко. В новом районе все было на виду, все заметно с первого взгляда; туда можно было войти с любой стороны и как угодно бродить между домами по тихим, плавно заворачивающим улицам, не обнаруживая ничего – ничего, кроме безрадостной земли. Карл был одним из немногих живших там детей, с которыми ладили ребята из старого города. Ему было поручено заручиться поддержкой ребят из Усадеб, привлечь их на свою сторону, разведать стратегическое значение перекрестков, магазинов и прочих объектов. Никто не завидовал такой работе.

– Было несколько таких же телефонных звонков, – отметил Карл, завершив краткий отчет о прошедшей неделе. – Вроде как розыгрыш. – Он пересказал кое-что из того, что говорилось.

– Тоже мне розыгрыш, – возмутился Этьен. – Что здесь смешного? Позвонить людям, обозвать их по-всякому – это не розыгрыш. В этом нет никакого смысла.

– Что скажешь, Карл? – поинтересовался Гровер. – Думаешь, они что-то заподозрили? Пронюхали, что мы замышляем?

Карл улыбнулся, и все поняли, что он собирается сказать.

– Нет, мы в безопасности. Пока еще в безопасности.

– Тогда зачем эти звонки? – спросил Гровер. – Если они никак не связаны с операцией «А», тогда что они значат?

Карл пожал плечами и сел на место, глядя на друзей так, будто знал, что значат эти звонки, знал все с самого начала, знал тайны, о которых никто из них даже не догадывался. Как будто в Нортумберлендских Усадьбах действительно была некая загадка, некий таинственный смысл, который до сих пор ускользал от них и который Карл однажды откроет в награду за их изобретательные плутни, за их отважное противодействие взрослым, их остроумие в школе или, возможно, за то, что они проявят себя в чем-то таком, о чем еще не думали, но Карл даст им понять, когда будет нужно, – намеками, смешными историями или случайно, на первый взгляд, меняя тему разговора.

– Совещание закончено, – объявил Гровер. – Пойдем в логово.

Дождь перестал и сменился дрейфующей моросью. Четверо приятелей спустились по дереву на землю, пробежали через двор гроверовского дома, через жилой квартал и устремились через поле, огибая прибитые дождем стожки сена. По дороге за ними увязался жирный бассет по кличке Пьер. В солнечные дни пес обычно спал посреди шоссе, которое на участке, проходящем через Мандаборо, именовалось Чикади-стрит, но, видно, дождь как-то повлиял на Пьера, оживил его. Он скакал вокруг них, как щенок, гавкая и разевая пасть, словно пытался поймать языком дождевые капли.