Нептунова Арфа

И Аракелов думал, сидя в неуютной каюте, в которой он по-прежнему чувствовал себя незваным гостем. Отчет о проделанной вне станции работе застрял на седьмой странице, потому что именно здесь было место дл рассказа о встрече с этим самым Левиафаном, с неотилозавром или как его там, и Аракелов понятия не имел, что же писать и как. Нет, он знал, что напишет все так, как оно было. Вопреки всем и всему. Но прежде нужно было понять, чем же вызвано было такое отношение к его рассказу. Где тут собака зарыта и какой она породы? Аракелов сидел перед машинкой, потягивал холодный грейпфрутовый сок и думал, думал, думал… Однако додуматься ни до чего так и не смог, когда раздался аккуратный, одними костяшками пальцев, сухо и отрывисто, стук в дверь.

— Войдите, — сказал Аракелов.

Это был Жоао да Галвиш, один из трех биологов станции, исследователь погонофор, невысокий, изящный мулат, от своих негритянских предков унаследовавший оливково-бронзовую кожу и пышные курчавые волосы.

— Не заняты, сеньор Алехандро?

— Как видите, — отозвался Аракелов, может быть, не слишком любезно, но после давешнего разговора за обедом ему не очень-то и хотелось проявлять любезность и радушие. — Чем могу служить?

— Мне хотелось бы побеседовать с вами, сеньор Алехандро. У вас, наверное, сложилось ложное впечатление…

— Что ж, — сказал Аракелов. — Давайте поговорим. Соку хотите? Или кофе?

— Ни того, ни другого, спасибо.

Да Галвиш уселся в кресло, закинул ногу за ногу и вытащил из кармана шортов четки — настоящие четки, какие Аракелову до сих пор приходилось видеть разве что в музее. Вырезанные из какого-то темного, почти черного дерева, они очень естественно выглядели в руках да Галвиша. Биолог перехватил удивленный аракеловский взгляд, улыбнулся:

— Вот, видите ли, сеньор Алехандро, отвыкаю курить. И надо чем-то занять руки. Очень, знаете ли, помогает…

Аракелов кивнул. Он допил сок, откупорил новую жестянку и плеснул на три пальца в стакан.

— Так чем могу служить? Насколько я понимаю, мои наблюдения здесь никого не заинтересовали, а все, что относится к программе, в том числе и вашей ее части, будет изложено в отчете. Впрочем, если хотите…

— Нет. И то, что наблюдения ваши нас не заинтересовали — тоже нет. Вс беда как раз в том, что они нас заинтересовали. Даже слишком.

— То есть?

— Видите ли, сеньор Алехандро…

Аракелов не выдержал:

— А можно без придворных церемоний? Сеньор Аракелов, сеньор Алехандро, сеньор батиандр… Говорить — так по-человечески.

— Что ж, коллега. Может быть, вы и правы — давайте говорить проще. Я понимаю, вас многое удивляло и раздражало у нас. Но поверьте, на все были причины. И достаточно серьезные.

— Верить и понимать — не одно и то же.

— Вот я и хочу попытаться объяснить. Чтобы вы, коллега, поняли. Без сомнения, вы заметили, что мы всячески старались не выпустить вас из станции.

— Да уж…

— Увы, опыт саботажа у нас слишком мал. Непростое это дело, оказывается. Потому вы нас и переиграли.

— Но зачем они были нужны, эти игры?

— Затем, чтобы вы избежали той самой встречи, о которой так захватывающе рассказывали сегодня.

Аракелов обалдело уставился на да Галвиша.

— Вы хотите сказать…

— Да.

По словам да Галвиша получалось, что впервые столкнулись с неотилозавром обитатели «Лужайки одуванчиков» еще в самом начале вахты, во время первой же вылазки их батиандра, того самого Агостино, которого заменял сейчас Аракелов. Потом и остальные видели, как величественно проплывал этот Левиафан невдалеке от станции — видели на экранах инфракрасного обзора и сонара.

— Вы же сами встретили его, коллега. Он — хозяин здесь. Король глубин. Бог, если хотите. Древний, мощный и прекрасный.

Аракелов кивнул — это действительно было так.

— А теперь скажите мне, что выиграет человечество, все — вы, я, любой — от того, что он окажется в каком-нибудь Маринленде и вынужден будет ютиться в тесном бассейне на потеху почтеннейшей публике? Или от того, что его чучело повиснет под потолком какого-нибудь зоологического музея?

Знание, хотел было сказать Аракелов, но смолчал. Он сидел и слушал рассказ о том, как экипаж «Лужайки одуванчиков» решил утаить свое открытие. Они долго спорили, но в конце концов согласились с этим все. Ибо…

— Что началось, Алехандро, когда поймали первого целаканта? Целакантовая лихорадка — так бы я это назвал. Каждый музей хотел его иметь. Каждый институт хотел его препарировать. Каждый «спортсмен» хотел его поймать. И как ни охраняли его, как ни регулировался отлов лицензиями, но… Браконьеры находились всегда. В конце концов, это дело техники — поймать. А покупатели найдутся. И если теперь начнется тилозаврова лихорадка — что тогда? Ведь мы не знаем почти ничего. Численности популяции. Места, которое занимает он в экологии оазисов… Да что там, ничего мы еще не знаем. И начнись такое вот вмешательство — неразумное, стихийное, но не просто возможное — увы, обязательное, мы снова потеряем Морского Змея. На этот раз навсегда.

— И сколько же вы собираетесь молчать?

— Сколько сможем.

— Но после вас сюда придет другой экипаж.