Непротивление

— Представьте — нисколько! — Борис Сергеевич сделал над столом небрежительно-отмахивающий жест холеной рукой. — По всей видимости, вы относитесь к разряду докторов Айболитов! Полны альтруизма! Распространяете вокруг себя милосердие! Но попробуйте в метро случайно наступить на ногу соотечественника, так сказать, ближнего своего, которого вы должны любить, а он вас… Вы не успеете и рта раскрыть, чтобы извиниться, а у него уже — перевернутое лицо. Пе-ре-вернутое!

— Каким манером, Борис Сергеевич? Это — по Достоевскому?

— У Достоевского другие мотивы. А здесь — не лицо, а рожа! Пожар злобы! Дай этому ближнему в руки нож, так он и пырнул бы вас! Вот так-с! Не сомневаюсь, человек произошел от худшего вида обезьяны! На карачках мы, милый доктор, на карачках! Благоволите возразить, так сказать, с медицинской точки зрения? Хотя знаю, что вы изречете!..

Подчеркнуто уважительным взором Яблочков поглядел на внушительную фигуру Бориса Сергеевича и, казалось, некстати, перешел на шутливый тон:

— С вашего разрешения, замечу первое: Дарвин не однажды в своих трудах доказывал, что человек и обезьяна произошли от общего рода предков. И нигде не утверждал, что человек, то есть мы с вами, произошли от обезьяны. Впоследствии ученый был беспардонно поставлен вверх штиблетами. Подобно вот этому гениальному абсурду. — И Михаил Михайлович посверкал ачками на пестревшую хаосом красок картину над головой Бориса Сергеевича, захохотавшего в ответ: «Да это же Филонов!» — Замечу с медицинской точки зрения второе, — продолжал Яблочков. — По моей профессии психиатра мне известно, что в среде актеров — соперничество, зависть, сплетни, но… у вас сейчас не эта болезнь. У вас явное истощение нервной системы. Поэтому я — к вашим услугам. В любое время. Чистосердечно.

— Бандит! Дьявол! Мерзавец! — в ярости загремел Борис Сергеевич и грохнул кулаком по столу, отчего подскочила мраморная чернильница с парящим ангелом на крышке ее. — Подлец этакий! Ничтожество! Насекомое! Стрелять из оружия в мирное время! Повесить негодяя мало!

— Вы о ком так беспощадно? — поинтересовался невероятно благопристойно Яблочков и повторил: — Весьма интересно — о ком?

— О том, кто подстрелил вашего пациента! — подал густой голос Борис Сергеевич, указывая на Александра, и вскочил из-за стола, неудержимо заходил по комнате. — А вы глаголите о теории Дарвина! От обезьяны мы, от самой паршивой обезьяны! И не утешайте себя глупыми теориями лживой науки! От этого не поумнеешь! Я современник своих современников и достаточно знаю нынешнюю особь человеческую! Даже по театру! Вот-так-с!..

Яблочков в непонимающей озадаченности пригладил ладонью лысину, обрамленную аккуратным колечком волос, заговорил тем же благопристойным тоном:

— Виноват, Борис Сергеевич, никто другому не может заказать быть глупцом. Испытываю неловкость перед вами. Вы благоразумны и критичны с головы до ног. А я по-эскулапски доверчив к науке с ног до головы. Добавлю: интуиция — это способности врача, даже если он предостаточный осел. Интуитивно чувствую: вы страдаете не больным сердцем, а расстройством нервной системы. Вам кто-нибудь и когда-нибудь говорил о вашем несправедливом красноречии?

— Непременно, всемилостивейший государь! Это как назвать по-вашему, по-военному — удар с фланга? Удар с тыла? Ниже поясницы?

— Мне кажется — нет.

— Прекрасная кажимость! Вы, доктор, и дочь моя сегодня преподнесли мне чудесный подарочек! — вскричал Борис Сергеевич в фальшивом восхищении. — Впрочем, вы наказали меня по заслугам! Как, впрочем, и следует в нашей боевой нравственности! Шекспир, Шекспир и еще раз Шекспир!

— И, может быть, Филонов? — поддержал Яблочков, нацеливаясь очками на картину, освещенную солнцем над письменным столом. — Яркостью он украшает, конечно, кабинет. Но не мешает он вашим нервам криком красок?

— «Мешает»? Да вы что? Филонов — гений! Неповторимый, непризнанный при жизни, забытый всеми подвижник! Сейчас в живописи — везде гениальные ничтожества! Вы только что очень невнятно говорили об интуиции. У Филонова — аналитическая интуиция! Не врачебная, но анали-ти-ческая. Не сомневаюсь — вы не любите его!

— Постараюсь полюбить, Борис Сергеевич.

— Чем он вам не нравится?

— Я не сказал: не нравится. Способный художник для раскрашивания обоев и тряпок. Ни подлежащего, . ни сказуемого. Сплошные прилагательные, неизвестно к чему прилагаемые. Хаос цвета, ни идеи, ни мысли, ни красоты.

— Ах, вам нужна красота! Вы копаетесь в ранах, в гное, в крови, а вам нужна красота! — Бориса Сергеевича охватил непреодолимый и, мнилось, деланный смех. — Красота спасет мир, и вот вам — война, все летит к черту, и миллионы убитых, уродство, беда. Нет, молитвы красоте уже не поют! Ни у кого сейчас нет безопасного убежища. Все время накатываются угрожающие валы. И никто не знает, когда придет девятый. Последний. Гибельный…