Непрощенный

Мне доводилось бывать в кунсткамере. Честное слово, представленные там заспиртованные уродцы были мерзкими, забавными, но не жуткими… в отличие от тех тел, которые плавали передо мной в гигантских цилиндрах, заполненных прозрачным туманом цвета перезрелых огурцов.

Обычные человеческие тела. Мужские, женские. Скорее всего, когда-то эти люди ходили по улицам, ездили на автобусах, стояли в очередях за продуктами. Ни на одного из них я без особой нужды не обратил бы внимания. Но теперь я глядел на их восковые лица, безвольно болтающиеся руки, чуть присогнутые в локтях и похожие на ручки эмбрионов, и мне становилось жутко.

Человек не должен так выглядеть.

Все выбритые. Ни единого волоска на голове или теле — у них даже не было ресниц. Опершись на поручень, я наклонился вперед. Кажется, глаза у них были полузакрыты, в точности как у мертвых куриц на прилавке. И это, пожалуй, было самое отвратительное.

Каждый цилиндр закрывался каплевидной крышкой. Помнится, когда я еще был мелким, бабушка выгоняла на окошке лук: ставила луковицы в двухсотграммовые майонезные баночки с водой, и те сначала пускали корни, а потом выбрасывали жирные изумрудно-зеленые стрелки. Вот бабушкины луковицы выглядели точь-в-точь как эти крышки… или крышки выглядели как луковицы… Не суть. Они казались живыми. Корешки-проводочки тянулись вниз и прорастали в лысые черепа людей, безвольно висящих в толще жидкости, в их восковые шеи, изгибы суставов…

Должно быть, выражение моего лица было весьма красноречивым. Николай Иванович хмурился и потирал подбородок. Боевики реагировали спокойнее — они явно наблюдали эту картину не один раз, — но я заметил, что им здесь тоже не слишком уютно.

Когда дверь за последним захлопнулась, Минер молча махнул нам рукой и зашагал по балкончику в сторону будки. В лаборатории было тихо, лишь в глубине нагромождения цилиндров уныло гудел какой-то прибор и доносилось мерное тиканье. Но боевик ступал мягко, как кошка, словно шел не по железу, а по мягкому ковру.

Профессионал, мать его за ногу…

«Кабинка» оказалась просторной — кроме нас с Сергеевым и Минера, там смогли разместиться семеро террористов. Обстановка до боли напоминала фантастические фильмы конца шестидесятых. Никаких тебе жидкокристаллических экранов и сенсорных панелей управления: тумблеры, пузатые монохромные дисплеи, кнопки… Подозреваю, вся эта техника работала на радиолампах.

Здесь нам рассказали вторую часть истории.

Профессору Самарину не удалось изобрести способ, позволяющий передавать на расстояние человеческие мысли. Но с эмоциями он преуспел. Ретранслятор, созданный им, многократно усиливал волны, излучаемые человеческим мозгом — настолько, что другой человек начинал переживать эмоции «эмиттера» как свои собственные.

Раздражение определенных зон коры головного мозга электрическим полем позволяло вызвать нужные чувства независимо от воли испытуемого. Но человеческий мозг — инструмент тонкий. «Эмиттеру» достаточно было отвлечься на миг, чтобы свести эффект к нулю. Крупные дозы наркотиков и гипноз не дали результата. При усилении действия ретранслятора «ресивер» начинал испытывать настоящую бурю эмоций. Это приводило к нервно-психическим расстройствам, а у некоторых вдобавок начинались скачки кровяного давления, что зачастую приводило к летальному исходу. И вот незадолго до смерти Самарина к работе подключился молодой, но весьма талантливый физик Арсен Пирамиджян. Подобно многим людям, чьи взгляды противоречили коммунистической морали, Пирамиджян оказался в психиатрической лечебнице, где его нашел Самарин. Дальнейшая процедура была хорошо отработана. Родственникам сообщили, что помешательство Арсена перешло в буйную стадию, в его палату поместили двойника-умалишенного, а самого ученого переправили в крымскую лабораторию, где он продолжал работу, начатую еще в больнице, — конструирование установки, генерирующей стазисное поле.

Тело, помещенное в это поле, становилось фактически бессмертным — правда, это состояние невозможно было назвать и жизнью. Все физиологические процессы в нем замирали, но электрические разряды и особый состав газа, в котором оно находилось, не позволяли клеткам гибнуть. Если бессмертие — это жизнь без смерти, то состояние стазиса не было смертью, но и жизнью не являлось.

По причине, которую нам не сообщили, одним из условий стабильного стазиса являлось нахождение тела в горизонтальном положении. При переходе его в вертикальное положение состояние становилось нестабильным, и при раздражении мозг начинал генерировать импульсы, соответствующие чистым эмоциям. Пока это были самые примитивные: страх, вожделение, голод, гнев, удовольствие. Возможно, ученым удалось бы достичь большего, но смерть Самарина положила конец исследованиям. Лабораторию закрыли, а Пирамиджян, судя по всему, разделил судьбу остальных сотрудников.