Непроглядная жизнь

Захватила небольшое ведро у печи и пошла за водой к колодцу. Остановилась на заднем дворе, гадая, как бы мне пробраться сквозь эту необычайную сказочную картину: весь огород затянули непролазные тыквенные заросли. Множество оранжевых и белесых головок хаотично лежали на ковре из переплетенных между собой подсохших мощных стеблей. Кустики явно вышли из-под контроля, воспользовавшись отсутствием в доме хозяйки. В этом году тыква – единственное, что успела посадить бабушка, кинув семена в землю ещё в начале апреля, ведь тепло на юг приходит довольно рано. В мае она уже почти не выходила на улицу, болезнь быстро забирала последние жизненные силы. Я ухаживала за ней полтора месяца до самой кончины, на огород не обращала никакого внимания – было совершенно не до этого. В это же время мой, как мне представлялось, благоверный муж сообщил по телефону, что подал на развод. Поэтому сразу же после похорон бабушки я уехала обратно в город спасать свой брак. Зря спешила – спасать давно было нечего, моё отсутствие в течение нескольких недель было лишь удобным поводом.

Сжала ручку ведра покрепче и пошла напролом, осторожно переставляя ноги по тыквенному царству. Добравшись до колодца, оглядела двор ещё раз: на груше всё ещё висело несколько рябых плодов, а вот чернослив давно скукожился и осыпался. У метрового каменного заборчика обильно цвели белые и бордовые хризантемы, но настоящая красота начиналась за маленькой калиткой из деревянного штакетника, за которой ослепительной красочной палитрой пестрили старые и молодые буковые деревья, соседствующие с редкими дубами и липами.

Согревшись большой кружкой горячего травяного чая, пошла к дому бабушкиной подруги, дабы сообщить о том, что поживу здесь некоторое время. Мне бы хоть иногда с кем-то поболтать в этой глуши. Тетя Глаша – веселая и отзывчивая старушка, чьи удивительные вкусные пирожки с грецким орехом я любила с самого детства, ведь такой необычной выпечкой меня потчевали только в Глубинках. Зашла во двор и невольно залюбовалась двумя высокими крепкими орехами с ярко-желтой листвой, которая осыпалась на крышу скромного домика.

– Тёть Глаша, здравствуйте! Это Настасья, – постучалась в дверь.

Никто не отвечал. Стукнула чуть громче и дернула за ручку – закрыто. Смятенно оглядела двор: никто не сметал листву с порога, а под деревьями в траве виднелись упавшие созревшие орешки, которые никто не собрал. Недоброе предчувствие поселилось в моей груди. Я заглянула в мутное окошко, пытаясь разглядеть обстановку. Всё было на своих местах, но жизни в домике не наблюдалось.

– Эй, Настасья, это ты что ли? – окликнули меня.

У забора стоял сосед дядя Петя – ещё один местный одинокий старожил. Жена бросила его около двадцати лет назад за его категорический отказ разлюбить самогон. Жалел ли он, что когда-то сделал такой выбор мне неизвестно, но отношения со спиртным у него действительно сложились крепкие.

– Здравствуйте, – подошла ближе. – Я к тёте Глаше пришла. Случайно не знаете, где её можно найти?

– Знамо дело, где – на погосте, – простодушно хекнул дед. – Померла Глашка. Чуть более месяца прошло, как Варвару, бабку твою, проводили на тот свет, тут и Глафира сдала, затосковала по подруге. Дочери её звонили, но ей оказалось не до хворой матери, своих проблем, мол, хватает. Да и что тут удивительного? Она в Глубинки не приезжала ещё с тех пор, как замуж вышла. А тут ещё и время такое настало…Эх, гадость, а не время! В общем, схоронили Глашку как смогли. Общими усилиями, так сказать.

Осунувшийся старик выразительно махнул рукой, а я замерла в разъедающей душу пустоте.

– Понятно, – всё, что смогла ответить.

– А ты тут чего?

– Поживу немного.

– Ну, поживи, коль так решила, – одарил меня подозревающим прищуром сосед и похромал в свою хату, кутаясь в прохудившийся тулупчик.

Я упала на колени прямо в ореховую листву и зарыдала. Я больше не могу! Всё это было слишком для меня. Слишком много холода и горя. Жизнь выедала из меня последние светлые воспоминания ржавой ложкой. Разве эта улыбчивая старушка заслужила уйти на тот свет в таком беспросветном одиночестве? Внутри меня всё было чересчур оголено, чтобы я смогла отгородиться от этой новости. Словно несчастная истощённая дворняжка я пришла к дому, где когда-то ко мне проявили доброту, в поисках толики тепла и ласкового взгляда, но открывать дверь уже было некому. А я ведь даже не смогла сказать, как благодарна за то, что она была частью моего безоблачного яркого детства, что она всегда отвечала улыбкой на улыбку, что поддерживала мою бабушку до конца её дней. Мне уже никогда не отплатить ей за это. Никогда.