Непристойные предложения

– Но Джо, дорогая, милая, любимая, ты знаешь, какой он писатель?

– Мне плевать. Я не собираюсь растить детей в зараженном им доме. Согласно закону о роботах, ты должен держать его дома. Я действительно считаю, что он свихнулся на юморе. Но мне это не нравится. Так что тебе придется выбирать между мной и этим механическим комедиантом. – Она погладила гипс на руке в ожидании ответа.

Нынешний Руперт – невзирая на всю его эксцентричность – означал, что комической карьере Лестера ничто не угрожает, что ему больше никогда не придется тревожиться о материале, что его жизнь устроена. С другой стороны, вряд ли он когда-нибудь встретит женщину, которая будет так близко соответствовать его представлениям о хорошей жене, как Джо. Она была… что ж, она была идеалом Лестера, лишь она из всех знакомых ему девушек отвечала его требованиям для успешного брака.

Это был выбор между деньгами и любимой женщиной.

– Что ж, – наконец сказал Лестер. – Но мы ведь сможем остаться друзьями?

К тому времени как он приехал в студию, Джо заканчивала свою песню. Она даже не посмотрела в его сторону, уходя от камер-микрофонов. Началась реклама.

Лестер поставил Руперта у стены аппаратной, где его пурпурное тело не могло попасть в кадр. Затем присоединился к другим актерам, которые ждали конца рекламы под выключенной камерой, чтобы начать свою комедию-драму.

Диктор произнес последний раскатистый слог восхищения. Пять сестер Глоппус пропели финал:

П-А-С-З!

Пятнадцать ароматов сигарет «Звездочет»!

Совершенен каждый вкус,

Нос оценит ваш искус,

Пятнадцать ароматных муз!

П-А-С-З! От шоколада до ви-и-и-ишни!

Камера над Лестером ожила красками, и он с актерами вступил в игру. Простая пьеска – любовь на заправочной станции на Фобосе. Лестер в сюжете не участвовал – он лишь время от времени отпускал шутки по поводу поступков или слов персонажей основной истории.

Сегодня шутки были хороши – смеялся даже руководитель проекта. Ладно, не смеялся, но периодически улыбался. А раз улыбается руководитель проекта, значит, люди по всему Западному полушарию впали в каталептическую истерику. Это был факт, столь же неопровержимый и непреложный, сколь и то, что третий вице-президент корпорации теледара всегда становится мишенью самых скверных шуток. Выражаясь социологическим языком – эффект господина Пустослова.

Время от времени Лестер косился на своего робота. Тот не всегда смотрел на него в ответ, и это раздражало. Руперт повернулся, чтобы изучить интерьер аппаратной через прозрачную дверь, отгораживавшую ее от студии. Лестер сдвинул узкую зеленую пластинку на лбу Руперта на случай, если понадобится импровизация.

И она понадобилась. Вторая инженю добралась до реплики, начавшейся со слов: «И когда Гарольд сказал, что прилетел на Марс, чтобы скрыться от милитаризма и регламентации», – а закончившейся отчаянным: «Я ответила ему… ответила… э-э, мне пришлось ответить ему, что…»

За кадром пальцы суфлера замелькали над клавиатурой бесшумной пишущей машинки, которая проецировала реплики на экран над головами актеров. Тем временем повисла мертвая тишина. Все ждали, что Лестер заполнит ее шуткой.

Он повернулся к своему роботу. К счастью, Руперт смотрел на него. Хорошо! Лишь бы мезонный фильтр справился с импровизацией!

Слова побежали по экрану на лбу Руперта. Лестер считывал их по мере появления.

– Скажи, Барбара, в чем разница между войной и семейной жизнью?

– Не знаю, – ответила она, добросовестно подавая реплику, пытаясь вспомнить забытый пассаж. – В чем?

– В том, что на войне есть шанс выжить! – взревел Руперт из своего угла.

Студия захохотала. Руперт тоже захохотал. Только он издавал такие звуки, словно разваливается на части. По всем Соединенным Америкам люди вцепились в свои теледаровые приставки, а электронная аппаратура клацала, пищала и жужжала.

Даже Лестер рассмеялся. Великолепно! Намного изящней барахла, что подсовывали ему Грин и Андерсон, но с щепоткой старого доброго айовского юмора, без которого не бывает хохота. Робот был…

Эй! Руперт не подсказал ему эту реплику – он сам ее произнес. Люди смеялись не над Шутником Лестером – они смеялись над Рупертом, пусть и не видели его. Э-э-эй!

Когда пьеса закончилась, камеры-микрофоны сместились к Джозефин Лисси и оркестру.

Лестер воспользовался перерывом и кинулся к Руперту. Властно указал на аппаратную.

– Отправляйся внутрь, железяка, и сиди там, пока я не соберусь уходить. Оставь свои шутки при себе. Решил укусить руку, которая тебя смазывает? Шевелись, черт бы тебя побрал!

Руперт отступил на шаг, едва не врезавшись в реквизитора.

– Бинг-бинг? – спросил он. – Хонк-бип-благл?

– Нет, я не шучу, – ответил Лестер. – Иди в аппаратную и сиди там!

Едва волоча ноги, оставляя узкую борозду в пластиковом полу, Руперт отправился на остров Святой Елены.