Неправильный лекарь. Том 2

— Вам же сказал специалист, что этот медальон усиливающим действием не обладает, — похоже Степан Митрофанович уже устал от своего неугомонного подчиненного. — И я уже сказал, другого пациента мы сейчас искать не будем, считаю испытание завершенным.

— Я протестую, Ваше Сиятельство, — резко ответил Захарьин.

На мой взгляд он уже ломает рамки, но это было ещё не всё. Он кивнул мастеру души, чтобы тот вновь отключил пациента, расстегнул халат и откуда-то достал кинжал, которым полоснул бедолагу всё по той же многострадальной руке. Не, ну я конечно понимаю, что этой раны скоро не будет, и даже если бы я с ней не справился, то он сам всё сделает, но на мой взгляд это уже конкретный перебор. По первым рядам среди тех, кто это увидел, пронёсся недовольный ропот. Обухов выпучил глаза и встал.

— Вы в своём уме, Ярослав Антонович? — прогремел его голос над затихшим залом.

— Не извольте переживать, Степан Митрофанович, — спокойно ответил Захарьин. Возможно он даже не понял, что зашёл слишком далеко в своём упорстве и неприятии. — Рана сейчас заживёт, и пациент ничего не узнает. Склифосовский, приступайте. А медальон отдайте мне, я верну его вам позже.

Я прошёл молча мимо него, как мимо мебели и отдал медальон отцу. Не хватало ещё, чтобы его касались руки этого садиста. Потом вернулся к пациенту и положил руку на рану. Была пересечена одна подкожная вена, это в принципе не страшно, есть много обходных путей, но кровотечение надо остановить, что я первым делом и осуществил. Частично пострадали пара сгибателей, их я сращивал отдельно каждый. Потом уже подкожная клетчатка и кожа. Захарьин с интересом смотрел за моими действиями, хотя на что там смотреть не совсем понятно, всё закрыто ладонью. Во время последнего процесса он положил свою руку поверх моей. Через несколько секунд он отдёрнул руку и поднял за запястье мою. Рана уже почти зажила, оставалось совсем немного.

— А что это вы сейчас делаете, Александр Петрович? — ехидно спросил он, глядя на меня через узкий прищур. — Это как вообще называется? Обмануть нас хотите?

— Ярослав Антонович, сядьте на своё место и не мешайте Склифосовскому исправить плоды вашей глупости! — рявкнул Обухов так, что даже мой истязатель вздрогнул, наверно начинает доходить.

— Но Степан Митрофанович, — Захарьин бросил мою руку, словно по ней ползло стадо опарышей. — Но это чистой воды мошенничество! У него дар совсем слабый и он сращивает ткани, как первоклассник.

— Вы сомневались, сдаст он или нет, — продолжал Обухов, — он сдал. Дайте ему шанс завершить испытание, и мы со спокойной совестью отпустим пациента, который перед вами ни в чём не виноват.

— Степан Митрофанович, — не унимался Захарьин.

— Разговор закончен! — грянул голос босса. — Сядьте на место, пока это не перешло на другой уровень!

Видимо у Ярослава Антоновича всё-таки есть инстинкт самосохранения и он наконец сработал. Больше не произнеся ни слова, он ровным шагом направился к своему креслу, а я приступил к окончательному этапу заживления раны, нанесённой тем, кто должен их лечить. Через минуту остался тонкий едва заметный рубец там, где совсем недавно красовалась сделанная зазнавшимся капризным лекарем резаная рана.

— Будите пациента и увозите, — скомандовал Обухов, когда я закончил. Потом встал с кресла и провозгласил так, чтобы слышали все, хотя сейчас это было несложно, зал притих, как мыши в амбаре при появлении кота. — Торжественно заявляю, что Склифосовский Александр Петрович прошёл испытания и получает допуск к работе лекарем. Все ограничения, наложенные на его самостоятельную деятельность, снимаются. В подтверждение моих слов испытуемому будет выдан соответствующий документ, подтверждающий решение коллегии лекарей Санкт-Петербурга и губернии. На этом заседание коллегии прошу считать закрытым, все свободны.

Я был уверен, что всё закончится именно так, но всё равно от радости дыхание участилось и чаще забилось сердечко. Теперь я смогу работать в кабинете один, ни от кого не зависеть и усиленно прокачивать свой дар, расширять возможности. Захарьин, выходя из-за стола президиума, прожёг меня таким ненавидящим взглядом, что у меня чуть волосы дымиться не начали. Похоже, он меня в покое не оставит. Он почувствовал. каким образом я заживлял рану и ему это очень не понравилось. Единственный способ не попасть под его секиру — заручиться поддержкой того, против кого он не пойдёт. Надо попасть на аудиенцию к Обухову и толкнуть ему эту идею по несению просвещения в массы с новым методом лечения. Если уж и он решит опустить на меня свою секиру, тогда дело плохо, но есть и шанс на успех.

— Предлагаю сегодня это отметить в семейном кругу, — сказал довольный отец, когда мы уже выходили из клиники.

— Но сначала надо хорошо поработать, — добавил я, — чтобы было на что отмечать.

— А я пока съезжу к нашей усадьбе, — сказала мама, — посмотрю как там дела и сколько им ещё осталось.