Неправильный Дойл

После того как она ушла, Дойл сполз по гипсовому боку акулы-молота у пятнадцатой лунки, пар четыре, сел на землю и обхватил голову руками. Он снова на «Пиратском острове», ему сорок два, он с похмелья ждет, что жизнь начнется с начала, и испытывает странную потерю памяти. Он ясно помнит, как когда-то был ребенком, потерявшим отца, потом хулиганом-подростком, но никак не может вспомнить, кем он стал позже. В детстве он каждое лето выдавал туристам клюшки и мячи вон там, в проходной будке, стоящей у дороги к пляжу. В памяти возникли туристы тех лет, выстроившиеся в сумерках в очередь на боковой дорожке, от них пахло маслом для загара и сигаретами «Пэлл Мэлл». Майские жуки летели к свету прожекторов и пикировали на землю, как маленькие обуглившиеся метеориты. Он почти слышал бодрый удар большой клюшкой по мячу, мягкое перешептывание девушек в купальниках, музыкальный автомат в баре, играющий тоскливые мелодии кантри, и громыхающий смех дяди Бака, разносящийся по всей площадке.

Через несколько минут Мегги вернулась с ведром мыльной воды, жесткой щеткой, толстым пластиковым пакетом для мусора и парой резиновых перчаток. Она поставила ведро у его ног, на которых красовались старые шлепанцы Бака. Дойл смотрел на нее снизу вверх с застывшим выражением глаз.

– Я не могу, – только и смог он сказать.

– Пентюх, – сказала Мегги. – Почему мне всегда приходится убирать дерьмо за Дойлами?

И она так резво натянула резиновые перчатки и полезла вверх по желобу, словно только этого и ждала.

– Надеюсь, он сдох, – сказала она. – У этих чертовых тварей бывает бешенство.

Она схватила тушку опоссума за задние лапы и сильно дернула. Раздался густой, чавкающий звук. Дойл отвернулся.

– Боже мой, – сказала Мегги. – Господи боже мой!

Тон ее голоса заставил его обернуться. Мегги спустилась с горки, держа в руках уродливое месиво из крови и меха, и, несмотря на позывы к рвоте, Дойл подошел, чтобы взглянуть поближе. Бедное животное было разрезано пополам очень ровно, словно электропилой, а в его забрызганный кровью зад головой вперед была запихнута гниющая тушка иглобрюха.

– Располовиненный опоссум и иглобрюх, – сквозь зубы процедила Мегги. – Брак, совершенный в аду, скажy я тебе. Кто-то не поленился придумать и проделать всю эту шаманскую хренотень… Погоди-ка минуту… – Она запнулась на полуслове, потом сообщила: – Тут еще что-то есть.

К животу опоссума был прилеплен скотчем кусок измазанного кровью пергамента, на котором черными буквами были выведены слова, похожие на детские каракули. Дойл нагнулся, зажал ноздри и прочитал:

ДОЙЛ БЫСТРО УБИРАЙСЯ С ВАССАТИГА ИЛИ СКОРО УМРЕШЬ

– Похоже, кто-то не слишком рад твоему приезду, – спокойным голосом произнесла Мегги. – И он не побоялся нарушить закон, чтобы сообщить тебе об этом. Убийство опоссума – это, на хрен, серьезное федеральное преступление.

Дойл молча кивнул. Это была не первая угроза смерти, которую он получал, но слегка неожиданная. Кто знал о его возвращении и хотел, чтобы он снова убрался отсюда?

– Да все уж в курсе, что ты приехал, – сказала Мегги. Она засунула капающую кровью тушку в мешок для мусора и крепко завязала. – Это же маленький городишко! Ты что, забыл?

– Да уж, – сказал Дойл. – Я помню.

5

Между городком Вассатиг на побережье Атлантики и главным городом округа Вассатиг – Виккомаком – на берегу Чесапикского залива не более двадцати двух миль птичьего полета, но прямой дороги нет, не считая полузаросшей индейской тропы. Эта так называемая проселочная дорога тянется через густые леса и акры частной собственности, огороженной бревнами и колючей проволокой и отмеченной знаками, запрещающими проход, со щербинами от пуль. А на машине приходится ехать около тридцати миль по шоссе 301 – главной магистрали Виккомака, – это занимает почти час, если не превышать скорость. Узкое однополосное шоссе бесконечно петляет мимо заброшенных полуразвалившихся ферм, оплетенных вьюнком и почти невидимых под ветвями дубов и кленов; прорезает темные поля табака, толстые мрачные листья которого низко нависают над темной песчаной почвой; пересекает томатные плантации, где кусты аккуратно подвязаны и накрыты серой пластиковой пленкой. Это пустынное место далеко от живительных волн океана. Древняя, бедная и неухоженная земля настолько не похожа на узкую полосу пляжных городков вдоль побережья, что вполне могла бы сойти за сердце штата Кентукки.

В этой части округа рождаются дети; говорят, они вырастают, стареют и умирают, так и не увидев океана, который меньше чем в пятнадцати милях от их порога. От прежних времен остались только покрытые толем унылые лачуги вперемежку с местами проржавевшими трейлерами и бывшими хижинами рабов – брошенные, с выбитыми окнами. Грязные куры возятся в земле у гравия вдоль дорожного полотна. Время от времени спутниковая тарелка или висящее на веревке свежевыстиранное белье извещают, что у кого-то еще остались работа и трудолюбие, но это случается очень редко.