— Вряд ли я смогу поехать, — перебил Борис и даже рукой замахал, как бы отметая неуместное предложение. — Дел по горло, ты же знаешь, — бросил он на нее укоризненный взгляд.
— А я одна съезжу, — озарилась Зульфия. — Мне это совсем нетрудно. И маме твоей будет приятно. Она мне очень понравилась… Я ей все и расскажу. Если ты, конечно, не возражаешь… — Она вопросительно взглянула на него.
Борис, конечно, не возражал и ровно через неделю посадил верную подругу на автобус до Иванова, где ее и встретила благодарная до слез Катерина Михайловна.
Она-то хорошо понимала, кому обязана этим внезапным восстановлением родственных связей и грядущими счастливыми переменами в своей судьбе, а главное, в судьбах младших неустроенных сыновей.
Зульфия вновь легко взяла на себя многочисленные поминальные хлопоты. Это потом она станет полновластной хозяйкой, как уже и в глаза, и за глаза называли ее строители коттеджа, а пока у нее совсем другая роль.
Вечером, когда ушли немногочисленные гости, а братья улеглись спать, Зульфия на крохотной чистенькой кухне рассказывала Катерине Михайловне о будущей безоблачной жизни. Та лишних вопросов не задавала, смотрела преданно и светло. И Зульфия понимала: эта не подведет, отслужит, пойдет за нее в огонь и в воду.
8
Время шло, и строить из себя недотрогу больше было нельзя: нелепо и опасно — Борису могла надоесть вся эта затянувшаяся канитель с невинностью. Конечно, полная капитуляция влекла за собой проблемы куда более серьезные — получив желаемое, Борис вряд ли захочет кардинально перестраивать свою жизнь. Зачем ворошить муравейник, если и так все складывается как нельзя лучше.
Впрочем, Зульфия никогда не любила прогнозировать неприятности и боролась с ними по мере поступления. Пришла пора действовать, а там будет видно.
Все произошло под теми самыми соснами, где предполагалось пить утренний кофе. Исходили любовными трелями соловьи, одуряюще пахла сирень, и они накинулись друг на друга как изголодавшиеся, истомившиеся звери.
Зульфие понравилось, и она никак не могла насытиться Борисом, с готовностью отдаваясь теперь уже и в машине, и в кабинете, и на подоконнике в подъезде.
Быстрый секс был острым, но полностью не удовлетворял, оставляя к тому же чувство униженности. Хотелось широкой мягкой постели, долгих неспешных ласк, изобретательной изнуряющей любви.
Как Зульфия и опасалась, Борис безмятежно плыл по течению жизни, не мучась сомнениями, и, похоже, не собирался обременять себя ненужными проблемами.
Своим изощренным умом Зульфия понимала, что Женя знает о ее существовании: не может женщина не знать, не чувствовать, что у нее появилась соперница. Значит, не хочет отпускать, делает вид, что ничего не происходит, и ждет, когда все завершится само собой. И ведь дождется, если она, Зульфия, упустит момент, пока еще чувства остры и желанны.
План был воистину дьявольский. Зульфия все продумала, предусмотрела каждую мелочь: Женя получает тривиальное анонимное письмо, из которого узнает, что у мужа есть любовница, причем не простая, а уже основательно беременная.
Главная фишка заключалась в том, что письмо это она должна прочитать на глазах у Бориса, а значит, деваться им обоим будет уже просто некуда.
План имел одно уязвимое место — он требовал сообщника, надежного и не способного в будущем использовать полученную информацию в своих интересах. Но она и здесь полностью себя обезопасила, доверившись младшей сестре отца — Раиле, которая не предала бы ее и под пыткой.
В назначенный день заговорщицы, прекрасно осведомленные обо всех передвижениях Бориса и уверенные, что Женя уже дома, стояли на лестничной площадке позади лифтов на их этаже, смотрели в окно и тихо переговаривались.
И когда во двор въехал джип Бориса, Раиля позвонила в дверь квартиры и вручила Жене своею рукой написанное «заказное» письмо и «квитанцию», в которой та и расписалась, закрыла дверь и прямо в прихожей вскрыла большой белый конверт, адресованный ей, Мишуткиной Евгении Анатольевне, лично.
Когда Борис вошел в квартиру, она так и стояла с письмом в руках, не в силах оторвать взгляд от сакраментальной фразы: «И вот теперь, когда должен родиться ребенок…»
— Что читаем? — бодро осведомился Борис и осекся, встретившись с ее глазами.
Женя молча протянула ему анонимку, пальцы предательски дрожали, и она сжала руки.
Борис все сразу понял, скомкал бумагу, отшвырнул и шагнул к ней.
— Женя, ну что за ерунда! Разве можно…
Но она прервала его, замахала руками:
— Молчи, молчи! И уходи, Борис, сейчас же, сразу…
Она зажала рот ладонью, чувствуя, что голос начинает срываться на истерические ноты, а из глаз вот-вот брызнут слезы, и отошла к окну.
Борис минуту постоял в раздумье и достал с антресолей две большие дорожные сумки.
Женя невидящими глазами смотрела в окно, слушала, как он ходит по квартире, и думала, что могла бы кинуться к нему, вцепиться, удержать, но нельзя, нельзя, потому что вот появился этот неизвестный ребенок и все перечеркнул, разрушил и переменил.