Непорочное зачатие

На обратный путь друзья подарили им ящик лимонов, ни за что не хотели брать денег, впрочем, денег уже и не было. И в самолете они решили половину ящика отдать этой женщине, в ней — их ребенок, зимой особенно нужны витамины. Но, как всегда, не хватило сувениров, в институте, где Елену отпускали часто, ждали подарков, и от большого картонного ящика осталось всего ничего. Впрочем, может быть, к лучшему: от цитрусовых, вспомнила Елена, аллергия. И, придя навестить, они принесли несколько штук. В Москве была зима, снежная, морозная, и лимоны были дороги.

— Мы ненадолго, — с порога сказала Елена. — Мы, пожалуй, не будем раздеваться.

Они шли увидеть первые изменения в этой женщине, первые, так сказать, видимые результаты. Но ничего пока не было заметно. Елена прошла с ней на кухню поговорить, женщина с женщиной. В ярко-оранжевой обливной дубленке с белым мехом у лица, загорелого на южном солнце (дубленка была куплена в Греции, мягкая, она только начинала обнашивать ее), Елена хозяйкой шла впереди, женщина следовала за ней в домашнем халате с короткими рукавами, в фартуке, в бумазейных тапочках на микропорке.

— Ну? — спросил Игорь, оставшись с детьми. — В школу ходишь?

Шестилетний мальчик под его взглядом встал и стоял молча.

Обведя глазами комнату, занавески, потрескавшийся на швах потолок, углы, Игорь зевнул (он плохо спал ночь), посмотрел на девочку:

— А тебя как зовут?

Девочка молчала.

Игорь сидел боком к столу, локтем опершись о клеенку, а дети стояли, девочка держала брата за палец. Вдруг Игорь спохватился, осмотрел, выворачивая, локоть своей пуховой куртки, не измазал ли, на всякий случай обмахнул.

— Вы оба немые, да?

Вернулась Елена, взглядом позвала его. И только встав, Игорь заметил, что от его сапог сорок пятого размера, от ребристой подошвы натекло растаявшего снега, он из вежливости пошел к дверям на каблуках, оставляя следы, неловко переваливаясь:

— Вроде бы я их вытирал насухо…

— Ничего, ничего, — сказала женщина. Она была ниже их ростом, оттого смотрела снизу вверх. Не зимний, нездешний загар лежал на их лицах, выглядели они как с курорта.

Когда хлопнула дверь подъезда, все трое — женщина и двое ее детей — увидели в окно, как они шли к машине, и яркими на снегу были и оранжевая дубленка, и красная машина, к которой они подошли с двух сторон.

— «Жигуль», — сказал мальчик. — «Семерка».

— Много ты понимаешь, — сказала мать, не разбиравшаяся в марках машин.

И мальчик вдруг закричал на мать:

— «Жигуль», я тебе говорю!

Оттого ли, что ему не верили, или от обиды, ему самому неясной, в голосе его зазвенели слезы.

Тем временем Елена, отперев ключом дверцу машины, открыла изнутри мужу другую дверь, включила зажигание и, натягивая и разглаживая на руках кожаные перчатки, пока прогревался мотор, говорила:

— Она заверила, все в порядке.

— Но ничего не заметно до сих пор. Может быть, надо, чтобы ее обследовал врач?

— Ты не понимаешь. — Загадочная улыбка появилась на ее лице. — Все идет как надо, можешь мне поверить.

— Странно. И не грешен, а вот поди ж ты… И не верь после этого в непорочное зачатие.

Елена пристегнулась ремнем, плотней уселась в кресле, решительно прогазовала мотор, два резких хлопка раздались из-под машины сзади.

— Машина — девочка еще, а карбюратор мне решительно не нравится.

— Переливает, — сказал Игорь. — Дело поправимое. Они отъехали, клок черной копоти, выброшенный выхлопной трубой, остался на снегу.

И была еще поездка в Рим, в этот вечный город. Очень престижная поездка, но сроки переносили несколько раз, и Елена волновалась, что все сорвется: им — в Рим, а этой женщине вот-вот рожать. Но все устроилось, еще неделя-полторы оставались у них в запасе.

Первое разочарование — отель, в который их поместили. Они еще не видели Колизея, не были в Ватикане, только с моста, проезжая, увидели Тибр, пересохшее, захламленное русло, по обнажившемуся дну какой-то ручеек протекал. И это — Тибр?

И стада маленьких, юрких, чадящих машин вдоль набережной сплошным потоком. Они еле втесались, впечатление было такое, что здесь каждый ездит, как хочет, и все при этом возбужденно жестикулируют.

В каком-то переулке, в глубине которого шла стройка, висели зеленые сети, ограждавшие леса, и работал компрессор, машина стала у переполненного мусорного ящика. Хорошо хоть Елена не видела, как из него выпрыгнула крыса, она до визга, до дрожи боялась крыс и мышей.

Ни швейцара в ливрее, ни дверей стеклянных… Шофер и встречавший их «профессоре» сами выгружали вещи. И это после Афин, после того отеля.

Их номер оказался на самом верху, фактически в мансарде, они втащили туда свои вещи.

— Это что, всех так принимают или только нас? — обратила Елена свой вопрос к мужу, поскольку некому кроме было выразить возмущение.