Непонятый «Евгений Онегин»

Итак, сформированный по образу и подобию среды, герой поднимает против нее бунт. «Сохраняя верность тем или иным принципам социального строя, герой оказывается человеком, бесконечно более широким, чем это следует из комплекса среды и воспитания»[58].

Онегин последователен в своих решениях. За разочарованием следует поступок: «Причудницы большого света! / Всех прежде вас оставил он».

После XXXVI строфы, после авторского вопроса: «Но был ли счастлив мой Евгений?..» — перед нами «новый» Онегин, точнее сказать — собственно Онегин.

Опять возникает вопрос: в чем теперь смысл жизни Онегина? Ответ может быть кратким, по контрасту: если раньше смысл жизни составляла сама эта жизнь, в полном ее объеме, то теперь все прежнее отвергнуто, а нового ничего не обретено. Наступил период разочарования, горький и мучительный.

Такова первая глава («быстрое введение»), довольно странная в том отношении, что действие ее не содержит почти никаких завязей на будущее. Онегин вырастает, выходит «на свободу», обретает смысл и цель жизни — и терпит полный крах. Вялые попытки нового самоопределения («хотел писать», «читал, читал») ни к чему не приводят. Даже непреходящие ценности — качества его натуры — парализуются, нейтрализуются непреходящими утратами: бесперспективностью, «душевной пустотой». Незаурядный светский юноша, Онегин прошел путь «бурных заблуждений»; острый ум открыл ему призрачность счастья бездуховных наслаждений; его жизненные позиции начисто разрушены.

Первая глава дает лишь чисто сюжетную завязку: по стечению обстоятельств Онегин получает богатое наследство и поселяется в деревне. Не Онегин выбрал деревню, она его выбрала. Такой сюжетный ход ровным счетом ничего в себе не таит, он может лишь дразнить воображение неопределенностью и загадочностью, тем более что никакого духовного обновления, по первым деревенским впечатлениям, деревня Онегину не обещает.

Пушкин сразу называет состояние героя: «Хандра ждала его на страже…» Но что это такое, понять не так-то просто.

О причине недуга

Среда объясняет в Онегине очень многое, однако нисколько не объясняет самое главное — причину его разочарования в успешно (по виду) начатой светской жизни. Приходится искать ее самостоятельно. Можно видеть психологическую мотивировку разрыва Онегина со светом: это «резкий, охлажденный ум», образованность Онегина, добытая, разумеется, не в результате поверхностного домашнего обучения, а в результате систематического самостоятельного чтения: «Чтение — вот лучшее учение» (Х, 593), — напутствовал Пушкин младшего брата; наконец, безошибочное понимание людей как своеобразный дар Онегина, свидетельствующий об умении героя извлекать позитивный опыт даже из бесплодной «науки страсти нежной».

Общий духовный кризис начинается у героя на личной почве («Причудницы большого света! / Всех прежде вас оставил он…»), но приводит к разрыву всех связей: герой становится скептиком и затворником. По обстоятельствам обрываются связи и со столичными вольнолюбцами. Все-таки изображение дружеской встречи с Кавериным можно считать свидетельством, что Онегин был причастен к политическим разговорам своего времени, надо полагать — в легальной форме.

Удивительна переакцентировка значений многих деталей в романе. Исторические реалии в первой главе последовательно включаются в бытовой план — но потихоньку начинают жить своей жизнью, обнаруживают многогранность, получают возможность восприниматься под другим углом зрения, включаться в иные системы. Они отрешаются от быта и становятся историей.

След общения с вольнодумцами в душе Онегина не стирается; духовная жизнь героя весьма динамична; в ней постоянно происходит смена акцентов. Попробовали бы мы, увлеченные изображением Онегина как приверженца «науки страсти нежной», игнорировать его дружбу с петербургскими вольнодумцами — а как объяснить реформу в пользу крестьян, которую проведет Онегин в своей усадьбе?[59] Впрочем, В. В. Набоков поступок героя воспринимает просто как индивидуальный акт человеколюбия. Так ли? Онегин не расположен к эмоциональным порывам, он человек рационального склада. Это идейный герой, и без внимания к его убеждениям представления о нем будут явно неполными.

Серьезное у Пушкина не обходится без шутки. Поэт прибегает даже к «физиологическим» мотивировкам:

Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и стразбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова…

Тут к пресыщенности добавляется простое переедание. Желудок здесь выступает барьером на пути чрезмерных гастрономических увлечений.

Мы делаем попытку найти объяснение отказу Онегина от стереотипа светской жизни, исходя из представления о личности героя и его поступках. Событие-то уж очень важное. Хотелось бы получить ответ из уст поэта, приятеля героя. Кажется, он готов пойти навстречу естественному любопытству читателя.