Непохожий двойник

Двор был похож на длинный и узкий школьный пенал. Флигель Волонтира – небольшая мазанка с одним наглухо закрытым ставнями окном – находился в торце. Напротив, в другом конце двора, теснились хозяйственные постройки. С двух других сторон, параллельно друг другу, стояли два дома-близнеца: двухэтажные, дореволюционной постройки здания с так называемыми архитектурными излишествами на наружных стенах. Один из близнецов, слева от меня, пустовал: людей выселили, окна заколотили досками. Сквозь отвалившуюся местами штукатурку торчали ребра дранки, а подъезды, обращенные внутрь двора, зияли немыми бездонными дырами... Картина, одним словом, невеселая. Слегка припорошенные снегом кучи мусора, битого стекла дополняли ее и делали почти мрачной. Впрочем, жителей второго дома этот пейзаж скорее всего радовал: в самом ближайшем будущем им тоже предстояло покинуть неуютный двор и переехать в новые квартиры...

Мои праздные размышления прервал Логвинов. Он вышел из подъезда и, ежась в своем коротком замшевом пальто, показал большим пальцем вверх, что означало: «Есть новости, и неплохие». Повинуясь его зазывным жестам, я вошел в подъезд.

– Четвертая квартира, – сказал Костя и стал быстро подниматься на второй этаж.

Нужная нам квартира была рассчитана на три семьи: рядом с кнопками звонков значились фамилии жильцов. Логвинов провел меня в большую квадратную комнату, где нас встретила худенькая, ниже среднего роста женщина лет тридцати.

– Ямпольская Елена Борисовна, – представил ее инспектор и тут же попросил: – Елена Борисовна, повторите, пожалуйста, этому товарищу все, что рассказывали мне.

Женщина посмотрела на меня темными печальными глазами, прошла к окну и присела у письменного стола.

– Хорошо, – сказала она, кутаясь в пуховый платок, и мне показалось, что она греется от света настольной лампы. – Спрашивайте.

– В котором часу вы легли спать? – спросил Костя.

– В половине третьего, – без всякого выражения ответила она.

– Почему так поздно?

– Работала. – Ямпольская, видно, не отличалась особой разговорчивостью, и Логвинов пришел ей на помощь:

– Елена Борисовна – переводчица. Вчера принесли работу на дом. – И, обращаясь к ней, уточнил: – Я вас правильно понял?

Облокотившись о подоконник, я стоял метрах в трех от письменного стола и почему-то не мог отвести взгляд от рук женщины: на них сквозь тонкую кожу проступала сетка кровеносных сосудов.

– Я болею, – объяснила она. – Работа срочная. Меня попросили... Около двух ночи, – продолжала Елена Борисовна, видимо, желая быстрее закончить тяготивший ее разговор, – я подошла к окну. Во дворе увидела Игоря Михайловича Красильникова...

Я перехватил быстрый Костин взгляд. Позже он объяснил, что первый раз Ямпольская назвала Красильникова только по имени, теперь же к имени прибавилось отчество. Расхождение, казалось бы, незначительное, но уже спустя сутки я понял смысл этой разницы.

– Вы сказали «около двух», а точнее? – спросил Костя.

– На часы я не смотрела. – Поколебавшись, Елена Борисовна добавила: – Легла я в половине третьего, а видела его за полчаса до этого, не больше.

– Вы подошли к окну случайно или что-то привлекло ваше внимание? Шум, какие-то звуки?

– Я подошла к окну случайно.

«Побольше бы таких случайностей, – подумал я. – В этом деле они вот как нужны!»

– Красильников вышел из флигеля, – напомнил Логвинов.

– Да, из флигеля.

– Вы не ошиблись? Может, он просто стоял рядом?

– Нет, я видела, как он захлопнул за собой дверь.

Мы переглянулись. К тому времени было установлено, что смерть Волонтира наступила между тремя и пятью часами ночи. В два из его дома вышел Красильников. Это было уже кое-что!

– Квартира Красильникова в вашем подъезде? – поинтересовался я.

– На первом этаже.

Минут через десять, оставив Логвинова у Ямпольской, я стоял у двери квартиры № 1 и жал на кнопку звонка, под которой в стандартной рамочке значилась фамилия Красильникова И. М.

Щелкнул замок. Я представился растрепанной темноволосой женщине с заплывшими от сна глазами, и меня впустили в забитый хламом коридорчик. Входная дверь захлопнулась. Мы оказались в кромешной тьме. Сначала я натолкнулся на подвешенное к стене корыто, потом на ощупь определил тумбочку с керогазом. Когда моя спутница открыла дверь в комнату, я увидел еще и разобранный на зиму велосипед и детские санки.

– Лампочка перегорела, – сообщила женщина, и я почувствовал исходящий от нее запах спиртного. – Красильникова – это я, зовут Тамара. Проходите, пожалуйста.

Прежде чем воспользоваться приглашением, я кивнул в сторону второй двери, имевшейся в прихожей, и спросил, кто живет по соседству.

– Теперь уже никто. – Она махнула рукой. – Видите, бумажка приклеена. Опечатано. Жила Нина Ивановна. Два дня назад умерла. Вчера похоронили. Наследников нет, вот домоуправление и опечатало...