Непогода

Знание, по правде говоря, железобетонное, что мои друзья никогда в самом деле не бросят меня в беде, ничуть не помогало. В беде – да, но что насчет всех остальных дней моей довольно пресной жизни?

Я возвращалась с работы, где за день успевала в перерывах поучаствовать в одном-двух диалогах с коллегами-приятельницами, и оказывалась в безлюдном вакууме. Порой, мне до невыносимого отчаяния хотелось другого.

Объятий. Поцелуев. Разговора. Компании за просмотром сериала. Одного небритого и взъерошенного источника тепла в постели и шорохов на кухне с утра.

Наверное, тогда я бы и детские крики сочла за приятное разнообразие в программе жизни человека без семьи и близких родственников.

Ничего этого не было. За исключением нескольких коротких, не отозвавшихся в сердце романов (впрочем, слишком сильное слово для нерегулярных встреч в течение пары-тройки месяцев), я почти не знала ни физической близости (необязательно сексуального характера), ни постоянного присутствия другого человека на собственной территории.

Временами мне начинало казаться, что я умираю от дефицита прикосновений. Если общения мне хватало, несмотря на всю занятость – и мою, и подруг, – хвала мессенджерам, то с физическим контактом все было откровенно плохо, но…

Я долго не замечала этого недостатка. Все-таки в годы школы и университета я, пусть и на несколько секунд, пять в раз неделю обнималась с подружками и друзьями, контактировала с парнями и даже с некоторыми встречалась, а потом… Потом началась взрослая жизнь, в которой внезапно я могла месяцами не чувствовать на своем теле прикосновений и не прикасаться сама (конечно, если не считать за физический контакт час-пиковую давку в метро).

Собственно, поэтому в двадцать девять лет мне в голову не пришло идеи лучше, чем найти себе мужа, не ожидая романтических чувств ни с его, ни со своей стороны. Этакий брак по расчету варианта эконом. Вместо формулы «деньги к деньгам» будет «одиночество к одиночеству».

Историями о подобных союзах на самом деле никого не удивишь. Я сама знала как минимум две пары, заключивших брак на основе общих интересов, целей и желаний. Их примеры и вдохновили меня на попытку действием преодолеть свою навечно бесперспективную проблему.

Они были счастливы. По их словам, они теперь любили друг друга, но… Я всегда думала, что однажды найду своего человека, а чужого в любом случае не сумею впустить в свою жизнь, ибо непосильная это задача для интроверта, особенно с моим характером.

Да и не чувствовала я ужасов одиночества до поры. Напротив, мне нравилось жить одной. Может быть, потому что я еще не верила, что иных опций мне мироздание не предоставит, обрекая на вечное уединение.

Страшное, однако, слово. Вечность. Пугающее до ужаса.

Стоит ему прозвучать, как что-то изнутри сдавливает грудь, мешая полноценно дышать, и человек мигом загорается отчаянным желанием убедиться: перемены возможны и собственная участь не обречена на статику.

Никак иначе объяснить череду своих решений почти годичной давности я не могу. С трудом верится, что во мне нашлось достаточно упорства на преодоление своей же интровертной натуры: я не очень-то жаловала запланированные знакомства и отношения.

Обычно в общении любое планирование и принуждение меня угнетало. Оттого я никогда не понимала кайфа в бесконечных свиданиях с разными парнями ради развлечения и в студенческие годы посматривала на своих одногруппниц с недоумением: не жаль им своего времени и сил? Потому же я не любила чересчур людных вечеринок, где приходилось болтать со всеми подряд, и в целом старательно избегала любых энергозатратных мероприятий.

Наверное, окажись я более социально активной, моя личная жизнь сложилась бы удачнее. Не было бы сейчас нужды, стоя перед зеркалом, беззвучно плакать от тоскливой боли в области сердца, постепенно заполняющей каждую клеточку тела.

Лучше бы я ничего не меняла. Не любить, по крайней мере, было совсем не больно.

Пара минут глубоких и размеренных вдохов и выдохов и долгое умывание холодной водой превращают заплаканное нечто из зеркального отражения в пышущую румянцем женщину, и я облегченно, пусть еще и немного надрывно, вздыхаю: повезло, что рыдать от души – до опухших глаз, носа и губ, – я давно не умею. Мой максимум – беззвучные слезы, да и то хватает меня обычно не больше, чем на четверть часа. Впрочем, за последние месяцы ситуация точно изменилась к худшему, и моя нервная система без особых затруднений откатилась до настроек этак двадцатипятилетней давности. Истерики, пусть пока и молчаливые, мне уже не чужды.

Еще с минуту простояв в прострации перед зеркалом, я наконец выхожу из ванной, оставшись замотанной в белое пушистое полотенце. Уже в гостиной слышно, как чем-то гремит на кухне Антон и гудит микроволновая печь. На экране телевизора сменяют друг друга пейзажные кадры «Дюнкерка» Кристофера Нолана, из саунд-бара льется знакомая тревожно-грозная музыка, и, увлеченная любимым фильмом, я завороженно замираю.