Непобежденная крепость

Никаких сообщников В.Я. Мировича следствие не установило, да и не пыталось установить.

Сам Василий Яковлевич показал, что действовал на свой страх и риск и имел лишь одного товарища – поручика пехотного полка Аполлона Ушакова.

В середине мая 1764 года они отслужили с Ушаковым панихиду в Казанском соборе по самим себе, и через две недели Аполлон Ушаков утонул, а Мирович решил исполнить свой замысел в одиночку и тоже готов теперь взойти на эшафот.

Все эти показания, учитывая режим секретности, которым было окружено заточение Иоанна VI Антоновича, выглядят чрезвычайно неубедительно.

Есть косвенные свидетельства, что Мирович был связан с братьями Орловыми, и, таким образом, его «попытка» приобретает характер спланированной самой императрицей и ее ближайшим окружением провокации.

Следствие отрабатывать такую версию не стало.

В ночь на 15 сентября 1764 года на Обжорном (Сытном) рынке Санкт-Петербурга воздвигли эшафот, на который возвели честолюбивого поручика.

Вечером этот эшафот вместе с обезглавленным телом Василия Мировича был сожжен.

9

Алексей Орлов, убивая в Ропше императора Петра III, руководствовался только полунамеками и не догадывался даже, что убивает последнего Романова из петровской (нарышкинской) ветви династии39.

Поручик Чекин, убивая в Шлиссельбургской крепости Иоанна VI Антоновича, руководствовался совершенно ясной и определенной инструкцией Екатерины II и старался вообще не думать, кто тот арестант, которого он убивает. Разумеется, он не осознавал, что, убивая императора Иоанна VI Антоновича, он убивает последнего Романова из иоанновской (милославской) ветви династии…

Он так и не узнал – «не прикасайтеся помазанным Моим!» – что он совершил в русской истории.

Это знала только сама Екатерина II.

Любопытно, что она сама озаботилась созданием для истории своего алиби в этом преступлении.

Среди бумаг императрицы нашлась писанная к Н.И. Панину, но почему-то не отправленная записка, «относящаяся», как пишет А. Брикнер, «кажется, к Иоанну».

«Мое мнение есть, чтоб… из рук не выпускать, дабы всегда в охранении от зла остался, только постричь ныне и переменить жилище в не весьма близкий и в не весьма отдаленный монастырь, особливо в такой, где богомолья нет, и тут содержать под таким присмотром, как и ныне. Еще справиться можно, нет ли посреди муромских лесов, в Коле или в Новгородской епархии таких мест»40.

Никакого алиби записка эта не обеспечила, но есть в ней поразительные слова – «дабы всегда в охранении от зла остался», необыкновенно глубоко рисующие впечатление, которое произвел на Екатерину II при личной встрече Иоанн VI Антонович.

Впечатление это разительно рознится с тем, что сказано в манифесте об умерщвлении принца Иоанна Антоновича: «…По природному Нашему человеколюбию, чтоб сему судьбою Божиею низложенному человеку сделать жребий облегченный в стесненной его от младенчества жизни, Мы тогда же положили сего принца видеть, дабы, узнав его душевные свойствы, и жизнь его по природным его качествам и по воспитанию, которое он до того времени имел, определить спокойную.

Но с чувствительностью Нашею увидели в нем кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества лишение разума и смысла человеческого. Все бывшие тогда с нами видели, сколько Наше сердце сострадало жалостию человечеству. Все напоследок и то увидели, что Нам не оставалося сему нещастно рожденному, а нещастнейше еще возросшему иной учинить помощи, как оставить его в том же жилище, в котором Мы его нашли затворенного…» Можно привести и другие нелепости, декларируемые манифестом, но, собственно говоря, избежать этих накладок и подчисток в манифесте, объявляющем во всенародное известие версию убийства в империи ее, пусть и «незаконно во младенчестве определенного ко всероссийскому престолу» императора, было просто невозможно.

Поэтому-то и остается неопровергнутым впечатление о встрече со шлиссельбургским узником, записанное самой Екатериной II.

Ее можно упрекать и в чрезмерном властолюбии, и в развратности, и во множестве других грехов, но при этом, несомненно, она была наделена бесценным даром понимания людей, с которыми приходилось встречаться.

Вот и увидев проведшего всю свою жизнь в заключении Иоанна VI Антоновича (он был на 11 лет моложе Екатерины II), она увидела не диковатого, нездорового вида молодого мужчину, проведшего всю свою жизнь в тюрьмах, а человека, взглянув на которого, хотелось, чтобы он «всегда в охранении от зла остался».

Желание это было непонятно и самой Екатерине II, но оно появилось, оно оказалось даже закреплено на бумаге… Еще одно свидетельство, рисующее духовное состояние Иоанна VI Антоновича перед его мученической кончиной, находим мы в донесениях тюремщиков.

В ответ на увещевания Власьева и Чекина, склонявших его к принятию монашества, Иоанн VI Антонович ответил: «Я в монашеский чин желаю, только страшусь Святаго Духа, притом же я безплотный».