Непобежденная крепость

Пусть демон великодержавия
Чудовищен, безмерен, грозен.
Пусть миллионы русских оземь
Швырнуть ему не жаль. Но Ты –
Ты от разгрома, от бесславия
Ужель не дашь благословенья
На горестное принесенье
Тех жертв – для русской правоты?

Пусть луч руки благословляющей
Над уицраором8 России
Давно потух. Пусть оросили
Стремнины крови трон ему.
Но неужели ж укрепляющий
Огонь Твоей верховной воли
В час битв за Русь не вспыхнет боле
Над ним – в пороховом дыму?

И вдруг я понял: око чудища,
С неутолимой злобой шаря
Из слоя в слой, от твари к твари,
Скользит по ближним граням льда,
Вонзается, меж черных груд ища
Мою судьбу, в руины замка
И, не найдя, петлей, как лямка,
Ширяет по снегу сюда.

Быть может, в старину раскольникам
Знаком был тот нездешний ужас,
В виденьях ада обнаружась
И жизнь пожаром осветя.
Блажен, кто не бывал невольником
Метафизического страха!
Он может мнить, что пытка, плаха –
Предел всех мук. Дитя, дитя!

Чем угрожал он? Чем он властвовал?
Какою пыткой, смертью?.. Полно.
Откуда знать?.. Послушны волны
Ему железных магм в аду,
И каждый гребень, каждый пласт и вал
Дрожал пред ним мельчайшей дрожью,
Не смея вспомнить Матерь Божью
И тьме покорный, как суду.

Не сразу понял я, кто с нежностью
Замглил голубоватой дымкой
Мне дух и тело, невидимкой
Творя от цепких глаз врага.
Другой, наивысшей неизбежностью
Сместились цифры измерений,
И дал на миг защитник-гений
Прозреть другие берега.

Метавшееся, опаленное,
Сознанье с воплем устремилось
В проем миров. Оттуда милость
Текла, и свет крепчал и рос,
И Тот, Кого неутоленная
Душа звала, молила с детства,
Дал ощутить Свое соседство
С мирами наших бурь и гроз.

Как пишет в воспоминаниях Алла Александровна Андреева, «после Ленинграда были Шлиссельбург и Синявино – названия, которые незабываемы для людей, переживших войну…»

4

Странно и причудливо небо над Шлиссельбургом…

Далекие и странные миры различал вечник Николай Александрович Морозов в облаках, проплывающих по этому небу, краешек которого попадал в зарешеченное окно его камеры.

Но, кажется, никогда это небо не было таким «разговорчивым», как во время перехода по ледовой трассе Ладоги 196-й стрелковой дивизии:

И все ж порою в отдалении
Фонтаны света – то лиловый,
То едко-желтый, то багровый,
То ядовито-голубой –
Вдруг вспыхивали на мгновение,
Как отблески на башнях черных
От пламени в незримых горнах
Над дикой нашею судьбой.

Вскоре после освобождения Ленинграда Даниила Андреева демобилизуют из армии. Вернувшись в Москву, он откопает зарытую в землю рукопись своего романа «Странники ночи» и обнаружит, что тетрадь промокла и все чернила, которыми был записан роман, расплылись.

Вот тогда-то, отвлекаясь от «дикой нашей судьбы», и пытается Даниил Леонидович спасти расплывшийся роман.