Непобедимый

Воздух в маленькой каюте понемногу нагревался, но Роган, полулёжа под одеялом, уже не мог заснуть. Он посмотрел на светящийся циферблат часов — было три часа по бортовому времени. «Опять всего три часа проспал», — сердито подумал он. Ему всё ещё было холодно. Совещание тянулось долго, разошлись около полуночи. «Столько разговоров, а всё без толку», — подумал Роган. Сейчас, в этой тьме, он невесть что отдал бы, чтобы снова оказаться на Базе, чтобы не знать ничего об этой проклятой Регис III, о её мёртвых и по-мёртвому хитроумных ужасах. Большинство советовало выходить на орбиту, только главный инженер и главный физик с самого начала поддерживали мнение Горпаха, что надо оставаться на планете как можно дольше. Шансы на то, что удастся найти четырёх пропавших, были ничтожны — может, один из ста тысяч, а может, и ещё меньше. Лишь на большом расстоянии они могли уцелеть от атомного ада схватки, если не погибли ещё раньше. Роган дорого дал бы, чтобы узнать, в самом ли деле астрогатор не стартует только из-за них, не играют ли всё же роль и другие причины. Здесь всё это выглядит вот так, а совсем иначе это воспринималось бы в сухих словах рапорта, в спокойном свете Базы, где надо было бы доложить, что потеряна половина исходных машин, что главное оружие «Непобедимого» — «Циклоп» с излучателем антиматерии — теперь будет представлять дополнительную опасность для каждого корабля, который сядет на Регис, что погибло шесть человек, а кроме того, половина экипажа тяжело больна, и на годы — может, и навсегда — выбывает из строя. И что, потеряв людей, машины, наилучшее оборудование, мы сбежали — а как иначе это назвать? — попросту удрали от микроскопических кристалликов, обитателей маленькой пустынной планеты, от мёртвого наследия лирянской цивилизации, которую так давно обогнала земная! Но неужели Горпах способен принимать во внимание такие вещи? Может, он и сам толком не знает, почему отказывается стартовать? Может, он на что-то рассчитывает? Но на что? Ну да — биологи считают, что есть шансы победить псевдонасекомых их собственным оружием. Поскольку этот вид эволюционировал — рассуждают они, — можно было бы управлять его дальнейшей эволюцией. Прежде всего следовало бы захватить в плен побольше кристалликов и вызвать у них определённого типа мутации, которые в процессе размножения передадутся следующим поколениям и обезвредят всю эту кристаллическую расу. Мутации должны быть весьма специфичными, такими, которые немедленно приносили бы какую-то заметную пользу, но одновременно приводили бы к тому, что этот новый вид, эти мутанты будут иметь некую ахиллесову пяту, слабое место, по которому можно нанести смертельный удар. Но вообще-то всё это была типичная болтовня теоретиков: они понятия не имели, какая это должна быть мутация, как её добиться, как захватить массу кристалликов, не ввязываясь в новую битву, которая может ведь окончиться ещё более тяжёлым поражением, чем вчерашняя. А если б даже всё удалось, то сколько пришлось бы ждать этого вмешательства в эволюцию? Ведь не день же и не неделю. И, значит, что — кружиться вокруг Регис, как на карусели, год, два, а то и десять лет?! В общем, всё это была сплошная бессмыслица.

Роган чувствовал, что опять переборщил с климатизатором: теперь было слишком жарко. Он отбросил одеяло, встал, умылся, быстро оделся и вышел. Лифта не было. Роган нажал кнопку вызова и, стоя в полумраке под скачущими огоньками индикатора, чувствуя всю тяжесть бессонных ночей и полных напряжения дней, сквозь шум крови в висках вслушивался в ночную тишину корабля. Изредка побулькивало что-то в невидимых трубопроводах, с нижних ярусов доносился приглушённый грохот двигателей на холостом ходу — корабль всё ещё держали в полной стартовой готовности. Сухой ветер с металлическим привкусом веял из вертикальных колодцев по обеим сторонам платформы, на которой стоял Роган.

Двери раздвинулись, он ступил в кабину лифта. На восьмом ярусе вышел. Коридор, освещённый цепью голубых лампочек, изгибался вдоль линии корпуса. Роган шёл, сам не зная куда, инстинктивно поднимал ноги, перешагивая через высокие пороги герметических переборок, и наконец увидел смутные силуэты людей у главного реактора. В помещении было темно, светились только огоньки индикаторов на щите. Люди сидели под ними на раскладных креслах.

— Они погибли, — сказал кто-то; Роган не узнал голоса. — Хочешь пари? В радиусе пяти миль была тысяча рентген. Нет их уже на свете, можешь быть спокоен.

— Так чего же мы тут сидим? — буркнул другой человек.

Роган не по голосу, а по месту, которое занимал говоривший у гравиметрического контроля, понял, что это боцман Бланк.

— Потому что старик не хочет возвращаться.

— А ты бы вернулся?

— А что же ещё остаётся делать?