Нэпман 1. Красный олигарх

Возле третьей печи я заметил худощавого молодого человека в потертой кожанке довоенного образца. Он что-то записывал в блокнот, пристроив его на край разливочного ковша. На носу поблескивали очки в простой стальной оправе, а из нагрудного кармана торчала логарифмическая линейка «Фабер-Кастель».

Сорокин поднял голову — открытое интеллигентное лицо, внимательные серые глаза за стеклами очков. На подбородке свежая царапина — видимо, от металлической заготовки. Руки в технической саже, но с аккуратно подстриженными ногтями — признак интеллигентной семьи.

— Замеры делаете? — спросил я, отмечая профессиональную сосредоточенность молодого инженера.

— Да, температурный режим проверяю, — он говорил четко, с той особой интонацией, которая выдает человека, привыкшего отстаивать свои идеи. В руках поблескивал новенький немецкий пирометр «Сименс». — Если позволите, Леонид Иванович… У нас тут серьезные отклонения от расчетного режима. Особенно в зоне регенераторов.

— Видел ваш проект, — перебил я, наблюдая, как в его глазах мелькнула искра надежды. — Интересное решение с рекуперацией тепла. Особенно схема движения газов в регенераторах увеличенного объема.

Сорокин мгновенно преобразился. Исчезла настороженность, которую я заметил при первом взгляде, — сказывался горький опыт общения со старшими коллегами. Он достал из потертого планшета из свиной кожи сложенный вчетверо ватманский лист:

— Вы понимаете, Леонид Иванович, если установить регенераторы увеличенного объема и изменить систему подачи топлива… — его пальцы, испачканные графитной пылью от карандаша «Кох-и-Нор», быстро набрасывали схему на обратной стороне температурного графика. — Вот смотрите: при такой конфигурации камер мы получаем повышение температуры подогрева воздуха на сто восемьдесят градусов. А если еще добавить промежуточный теплообменник системы «Сименс»…

Он говорил со страстью увлеченного человека, четко и по делу. В его расчетах чувствовалась основательная школа Промакадемии, помноженная на природный инженерный талант. Краем глаза я заметил, как Соколов одобрительно кивает, поглаживая бородку.

— И какая ожидаемая экономия топлива? — спросил я, хотя уже знал ответ по опыту будущего.

— По предварительным расчетам, до тридцати восьми процентов, — Сорокин достал из нагрудного кармана потрепанный блокнот в клеенчатом переплете. — Вот, я все подсчитал. Если взять текущий расход кокса на тонну стали…

— Зайдите ко мне завтра в десять, — прервал я его, заметив, как в дальнем конце цеха появилась характерная сутулая фигура Штрома. — Посмотрим ваши расчеты подробнее. И еще пару идей обсудим. Особенно интересует ваше мнение по поводу реконструкции нагревательных колодцев.

Сорокин явно не ожидал такого поворота. Он растерянно поправил очки, на линзах которых плясали отблески от раскаленного металла:

— Но… Виктор Карлович сказал, что моя идея слишком радикальна. Он считает, что немецкие печи…

— Забудьте, что сказал Виктор Карлович, — я намеренно повысил голос, чтобы слышал приближающийся Штром. — Завтра в десять. С полным комплектом чертежей и расчетов. И подготовьте смету — будем внедрять.

Когда мы вышли из цеха, Соколов покачал головой, вытирая платком запотевшее пенсне:

— Рискованно, Леонид Иванович. Штром может обидеться. Он все-таки старый специалист, с немецким дипломом…

— Пусть обижается, — усмехнулся я. — Нам нужны такие специалисты. Молодые, знающие, без старых предрассудков. А Штрому придется привыкать к новым временам. Как и всем нам.

За окном догорал короткий зимний день. В цехах гудели машины, в морозном воздухе пахло горячим металлом и приближающимися переменами.

Глава 5 Германский след

Телефонный звонок разбудил меня в половине шестого утра. Черный эбонитовый аппарат «Красная Заря» на прикроватной тумбочке заливался пронзительной трелью. Левой рукой я с трудом дотянулся до трубки — правое плечо отозвалось тупой болью, напоминая о недавнем ранении.

— Леонид Иванович, беда! — голос Головачева звенел от волнения. Я живо представил, как мой секретарь в своем неизменном сером костюме-тройке нервно протирает запотевшие стекла пенсне батистовым платком. — На заводе забастовка намечается. Люди Никольского народ мутят.

Сквозь морозные узоры на окнах пробивался тусклый свет газового фонаря. В камине едва тлели угли — Агафья Петровна, моя экономка из «бывших», всегда топила по-старому, экономно.

— Подробности, — скомандовал я, с трудом натягивая брюки. В голове уже выстраивался план действий — опыт усмирения рабочих волнений в лихие девяностые и в начале двухтысячных мог пригодиться и здесь.

— Ночная смена отказалась приступать к работе. В мартеновском цехе собрание. Человек триста, не меньше. Требуют вернуть уволенных.

Я мысленно чертыхнулся. Плечо противно ныло, а день обещал быть трудным.

— Кто зачинщики?

— Мастер Фомин из второго цеха, он с Никольским в одном доме живет. И Глушков из профсоюза там же крутится.

На губах появилась невольная усмешка. Глушков, заместитель председателя профсоюза, тучный мужчина с вечно потным лицом и жидкими усиками.