Непечатные пряники

Между тем от австралийской и египетской качественной шерсти оставались одни воспоминания, и пришлось фряновцам осваивать грубую и полугрубую отечественную шерсть. «Фряновский способ приготовления смеси» даже описан в учебниках по шерстяной промышленности. Ничего, конечно, хорошего в этом способе не было, просто голь, как известно, хитра на выдумки. В сырье для прядения добавляли пух грубошерстных овец и короткие штапельные волокна. Дешево и сердито. Из полученной пряжи, понятное дело, шевиотовое сукно для выходного костюма не сделаешь, но шинельное получится.

К концу шестидесятых годов прошлого века во Фрянове были построены еще корпуса, и то, что начиналось когда-то как мануфактура с двумя десятками рабочих, набранных на больших дорогах и в кабаках, стало одной из крупнейших советских камвольно-прядильных фабрик с четырьмя тысячами рабочих… Вот я сейчас написал это и подумал: кого теперь, после того как все утонуло и уже наполовину или даже на две третьих объедено рыбами или заржавело, все эти тысячи рабочих, все эти переходящие красные знамена, все эти тонны пряжи могут интересовать… Но вы только представьте себе цех по выработке трикотажной пряжи на пятьдесят тысяч веретен. Только представьте себе на мгновение, как оглушающе они жужжали, точно Большое Магелланово Облако пчел, как носились рабочие с третьей космической скоростью между ткацкими станками, чтобы, не дай бог, не допустить обрыва нити, как посреди этого всепроникающего жужжания, от которого не загородиться никакими затычками в ушах, мастер энергическими жестами показывал ремонтнику, что он с ним сделает, если немедленно не будет заменен подшипник на шпуле, как в окошке счетчика длины пряжи появлялись и исчезали цифры, означающие расстояние от Фрянова до Москвы, потом от Москвы до Нью-Йорка и, наконец, от Нью-Йорка до Луны…

Увы, все это был расцвет, напоминавший румянец на щеках у чахоточного. Четверть тысячелетия истории текстильного производства во Фрянове неумолимо подходила к концу.

В лазаревской усадьбе есть зал, посвященный советскому периоду. Стоит в нем на старом буфете раскрашенная копилка в виде кошки с красным бантиком на шее, сифон для получения газированной воды, пылесос «Чайка», подаренный музею местным батюшкой, несколько ржавых и продырявленных касок времен войны, первый телевизор КВН, большая картина, писанная маслом и изображающая танкистов на привале, огромный гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, принесенный сюда с фабрики… Она не полуживая, не полумертвая даже, а мертвая совсем. В ее цехах ютятся какие-то мелкие, почти насекомые предприятия, штампующие пластмассовые тазики и делающие керамическую плитку, поговаривают, что какие-то китайцы или вьетнамцы много лет уже шьют какую-то одежду в подвалах, но никогда не выходят на свет, и только в рабочей казарме из красного кирпича, построенной еще при Залогиных, до сих пор живут люди. У стены казармы стоят две деревянные скамейки, между которыми сделан круглый столик из положенной набок большой кабельной катушки, а на самой стене белой краской написано два слова – «Фряново» и «Победа». Хотел было я написать «пиррова», да не стану – уж больно красивая и театральная концовка получится.

Когда экскурсия по усадьбе подошла к концу, мы пошли пить чай с директором музея Катей и с ее мужем Сашей, главным редактором журнала «Подмосковный краевед», который знает про музей, про Фряново, про Лазаревых, Рогожиных и Залогиных столько, что, кажется, может рассказать биографию каждого гвоздя в стене усадьбы и по памяти воспроизвести любой рисунок на лазаревских штофных обоях[55].