Неожиданный визит

Женщина нашего времени настойчиво стремится к универсальному соединению и собственно женских качеств, исконно ей присущих, и тех свойств, на которые испокон веков и еще несколько десятилетий назад имели право лишь мужчины. Возможна ли гармония — этот вопрос остается открытым. В реальной жизни попытка «успеть все и повсюду» приносит порою и успехи, но по большей части и нежеланные плоды. Добиваясь одного, человек тем временем теряет другое. В конечном итоге это приводит к неудовлетворенности собой, к признанию неудачности попытки. Это с горечью констатирует и Шарлотта Воргицки, и Бригитте Мартин, и Роземари Цеплин.

В россыпи женских судеб, запечатленных писательницами, порою начинает утомлять единообразие «неустроенности». Нередко ощущается и надрыв, и даже истеричность — по-видимому, «атавизмы» женской психики, традиционно трактуемой как «неустойчивая».

Писательницы не дают своим героиням рекомендаций, не дают их и читательницам. Чаще всего у рассказа, у повести финал остается открытым. Кстати, короткий рассказ или новелла — преобладающий жанр в женской прозе — обычно высвечивают «фрагмент бытия» и тем самым лишь намечают для читателя и истоки проблемы, и конечные выводы и перспективы. В литературе бывают периоды, когда некие пласты материала, темы в силу своей новизны и общезначимости нуждаются прежде всего в зондаже, в той методике, которую социологи называют «включенным экспериментом», то есть непосредственным наблюдением над окружающей действительностью без дистанции и без отстранения от исследуемого материала. В какой-то мере это можно сказать о женской теме у писательниц ГДР.

Такой подход к преображаемой реальности тем более оправдан, что большинство авторов-женщин пришли в литературу, уже имея определенный жизненный опыт, попробовав себя на ином поприще. Так, Хельга Кёнигсдорф — профессор математики, Хельга Шуберт — врач-психотерапевт, Бригитте Мартин — социолог, Мария Зайдеман — историк, Ангела Стахова — инженер-экономист (любопытно, кстати, что ни одна из названных профессий не может фигурировать в женском роде — в немецком так же, как в русском!). Приобретенные знания в прямой или опосредованной форме, несомненно, сказались в их творчестве. Еще очевиднее другое: работа не в одиночестве за письменным столом, а в некоей социальной группе неизбежно приводила к столкновению с порою враждебным в профессиональном и нравственном отношении миром мужчин (такова тема, например, многих рассказов Хельги Кёнигсдорф).

Цитированное выше интервью Герман Кант продолжал так:

«Главная проблема состоит не в том, что мужчина и женщина должны поменяться ролями. Мужчины и женщины могут быть счастливы лишь тогда, когда у них не будет необходимости защищать друг от друга свои привилегии».

Разумеется, даже крайности, даже возникающая порою жестокая, едва ли не агрессивная интонация свидетельствуют вовсе не о том, что «слабый» пол теперь не заинтересован в «сильном», а лишь об остроте этой проблемы.

В рассказе Кристины Вольтер «Я вновь человек семейный» повествуется от первого лица об удачном объединении двух неполных семей. Дети вместе играют, на кухне Роза жарит лук, все вместе накрывают на стол, делят радости и печали, ходят в гости — полная идиллия! Но в конце рассказа выясняется, что человек, от лица которого ведется повествование, — тоже женщина! «Семейная» жизнь двух женщин с двумя детьми основана на полном взаимопонимании и согласии, их дружба действительно напоминает счастливые супружеские пары. Никто не претендует на главенствующее положение, обязанности строго распределены и потому не столь трудны. В сущности, в мужчинах они просто не нуждаются! До той, правда, поры, пока с какой-то вечеринки Роза не уходит вдвоем с Т. — бывшим мужем героини.

Так возникает пусть и чуть ироничный, но все же вполне серьезный феминизм. Столь же строги к противоположному полу героини рассказов Петры Вернер «Испечь себе мужа», Ирмтрауд Моргнер «Брачная аферистка», Шарлотты Воргицки «Отказ от карьеры», да и многие другие.

Обостренное внимание к создавшемуся положению вещей уже само по себе свидетельствует о необходимости каких-то перемен. При достигнутом социальном равенстве глубинные, психологические взаимоотношения мужчины и женщины в сравнении с другими эпохами в истории человечества к концу XX века оказались неопределенными и запутанными. Столь соответствующее запросам времени стремление выявить «модель» (используя термин Кристы Вольф), желание внести ясность в этот вопрос — хотя бы на уровне его постановки — руководит теми, кто воспевает «сегодняшнее женственное».