Неоновый мираж

Я прошел в холл и встретил там доктора Графа, небольшого роста полного мужчину лет пятидесяти, одетого в коричневый костюм. Он сидел и курил. Вид у него был усталый.

Он взглянул на меня и слегка улыбнулся:

– Мистер Геллер. Прямо с самолета?

Я сел рядом с ним:

– Именно так, доктор.

– Хотите сигарету?

– Пожалуй.

Он дал мне прикурить, и я, глубоко затянувшись, медленно выпустил дым.

– Итак, – сказал я, – есть ли у него шанс?

– Если бы вы спросили меня об этом в прошлый понедельник, я сказал бы – без всякого сомнения. Я был уверен, что через неделю он сможет полностью оправиться от ранений и шока. Его выздоровление шло даже быстрее, чем мы предполагали.

– Что же случилось?

Он вздохнул, покачав головой:

– У него почти совсем пропал стул. Снизилось давление мочи. Резко поднялось давление. Затем у него начался кровавый понос, рвота...

– Все это очень живописно, доктор. Но что из этого следует, не считая, что я надолго потеряю аппетит?

– Это симптомы отравления ртутью.

– Речь идет о летальном исходе?

– Скорее всего, да.

– Как это могло случиться?

– Об этом можно только гадать.

– Я сам разработал план по обеспечению его безопасности. Мы перекрыли доступ всем посторонним.

Граф вздохнул:

– Мистер Геллер, ртуть может попасть в организм при спиртовой обработке ран, которая делалась мистеру Рэйгену ежедневно, через клизму, через внутривенные или внутримышечные инъекции, или же впитаться через кожу, если мазь, которой он пользовался, содержала ртуть.

– Но не через рот?

– Это самый простой путь. Таблетка обычных размеров может содержать дозу ртути, достаточную, чтобы убить человека.

– Таблетка – это единственный способ, с помощью которого ртуть может попасть в желудок?

– Едва ли. Ртуть можно растворить в кофе, молоке, томатном соке. Ее также можно впрыснуть в пищу. Она совершенно безвкусна – в той же степени, как и смертельна.

– Значит, Джим едва ли выживет?

Граф посмотрел в окно и ответил:

– Мы не делаем подобных заявлений, во всяком случае, пока пациент жив. Скажите мне, мистер Геллер. Если говорить о вашей работе, беретесь ли вы за дело, которое выглядит безнадежным?

– Никогда, – сказал я, притушив окурок и пожав ему руку.

Сапперстейн стоял, прислонившись к стене, рядом с сидевшим на стуле полицейским, который уже пробудился ото сна. Откровенно говоря, я больше доверяю чикагским копам, когда они спят.

– Да, это отравление, – сказал я Луи. – Скорее всего, это дело рук кого-нибудь из медицинского персонала.

Сапперстейн кивнул:

– Я знаю. Я уже начал проверять людей – у них более тысячи человек в штате.

– Да. Но у нас с тобой есть список тех, кому был разрешен доступ сюда.

Сапперстейн сделал рукой жест в сторону доски с фамилиями, стоявшей у стены.

– Все верно, и я думаю, это поможет нам вычислить того, кто это сделал. Но насколько я понимаю, поправить уже ничего нельзя.

– Да. Они все-таки добрались до него. Проклятье...

– Он старый крепкий боец, Нат. Он мне понравился. Я бы не хотел, чтобы его конец был таким...

– Он идиот. Бросить вызов Синдикату и надеяться при этом остаться в живых. Я тоже идиот. Мне не следовало соглашаться участвовать во всем этом!

Сапперстейн положил мне руку на плечо и сказал:

– Мы сделали все, что было в наших силах, Нат. Я не думаю, что кто-нибудь сделал бы это лучше. Он твой друг, родственник твоей девушки, и это тяжелая потеря. Но ты был прав – в этой игре нельзя выиграть. Она была проиграна с самого начала.

Я кивнул. Улыбнулся ему и смахнул рукавом слезы, выступившие у меня на глазах.

Затем я вошел в палату. Джим спал, но вид у него был как у мертвеца. Он резко похудел, лицо его было бледным. В комнате пахло смертью. Смертью и цветами.

Пег сидела рядом, склонившись над ним, держа его руку в своей руке. Она плакала – беззвучно, слезы текли у нее по щекам. В течение всего дня, когда мы находились в самолете, она не плакала; когда она просыпалась, ее лицо было сосредоточенным и злым. Она ничего не говорила, лишь сидела молча, сжав руки в кулаки. Выражение «Ты такая красивая, когда сердишься» не относилось к ней. Симпатичная в обычной жизни, она становилась некрасивой в минуты гнева.

Сейчас на ее лице были отчаяние и безысходность. Прошло не так много времени с того дня, как она потеряла отца. Теперь же человек, который занял его место, тоже покидал ее.

Джим-младший сидел в кресле; его лицо было посеревшим от горя. Он был в одной рубашке, его галстук чуть ослаблен.

Я подошел к нему и тронул его за плечо:

– Как ты? Держишься?

– О'кей, – сказал он, попытавшись изобразить бодрую улыбку. – Мой отец подает мне хороший пример. Он никогда не сдается. Верно?

– Да. Это не в его правилах. Давай выйдем в холл, поговорим. Я не хочу будить твоего отца.

Он кивнул и поднялся, но тут же пошатнулся, и я поддержал его. Видимо, он сидел в этом кресле, не поднимаясь, часами. Мы прошли в холл. Там было пустынно.

– Как твоя мама?

– Плохо, очень плохо. Она так предана ему. Она и без того чувствовала себя неважно.

– Ей делают успокоительные уколы?

– Нет. Она отказалась. Она хочет быть рядом с папой, если дела пойдут совсем плохо.

– Я думаю, ей придется это сделать.