Неон, она и не он

Они уселись на диван и взялись за руки.

«Прости, если я поставил тебя в неловкое положение! – сказал он. – Ты вовсе не обязана отвечать мне тем, что тебе может быть неприятно!»

Вместо ответа она встала и ушла в соседнюю комнату. Оттуда она вернулась в том самом коротком платье, в котором впервые забралась на него. Подошла и встала перед ним, сверкая полуголыми ногами. Он понял, что она имела в виду, и расстегнул ремень…

Всю ночь она была с ним необычайно нежна и трепетна, пока не исчерпала его до дна, и он не погрузился в тепло и покой ее груди.

Последующие два дня до самого его отъезда они не расставались ни на минуту. Объездили город, обедали в самых дорогих ресторанах, позировали на Монмартре, где он вышел этаким мрачным мачо с натурально тлеющей сигаретой во рту рядом с белокурым насмешливым ангелом. Она смотрела на него прозрачным ласковым взглядом, на улице брала его под руку, а ночью доводила до изнеможения всеми известными ей способами. Расставаясь в понедельник утром, он сказал: «Мишель, что бы ни случилось, знай, что я тебя очень люблю!»

Она нежным взглядом обвела его лицо и сказала: «Я тебя тоже, ДимА!»

Он попросил разрешения взять их портрет с собой, на что она охотно согласилась.

Вернувшись, он продолжил переписку. Кроме того, он довольно часто ей звонил, и она всегда мило ему отвечала. Он быстро извелся без нее, и спустя некоторое время предложил ей приехать в Питер. Расходы по ее путешествию он брал на себя. Она вежливо его поблагодарила, написав, что всегда мечтала побывать в России, но не зимой, а возможно, ближе к лету. Он, в свою очередь, сообщил, что в таком случае рассчитывает до ее приезда в Питер быть в Париже, где надеется вновь ее обнять, так как безумно ее любит и скучает. Некоторое время она отделывалась общими фразами, а в начале февраля девяносто третьего написала, что у нее новый друг, и когда ДимА приедет, они обязательно посидят где-нибудь втроем…

Их скоротечный роман – это сплошная упущенная выгода, о которой он, однако, никогда не жалел, отчасти оттого, что компенсировал ее другими путями, отчасти по причине теплых и грустных воспоминаний о ветреной инопланетянке с пухлым полуоткрытым ротиком и слегка приплюснутыми губами, от которых не мог оторваться невидимый ангел.

«Сказано: красота – обещание счастья. Но нигде не сказано, что это обещание будет исполнено» – вот слова французского поэта, как нельзя кстати подходящие миллионам мужчин, так или иначе оказавшихся в его положении.

17

Хлопнув дверью кабинета, на что она, находясь во всепозволительной связи с его хозяином, имела полное право, Наташа завершила тем самым свой маленький бунт, пройдя путь от крепнущего напора решимости до окрашенной бледнолицым волнением рубиконовой переправы, что отнимала ее, обновленную, у одного самца и вела к другому. Не так ли взбаламученное штормом море выкидывает на берег ларец с драгоценностями, сулящий тому, кто его нашел удовольствие жить, как захочется? И пусть в ее случае удовольствие это относительное, ибо новый самец есть новая зависимость, все равно это лучше того, что было у нее с хозяином кабинета и, увеличенное лупой раздражения, виделось ей не иначе как стыд, срам и унижение.

Неужели непонятно, изводила она себя поздним прозрением, что по-настоящему гордой и независимой женщине, какой она всегда хотела быть, достаточно уловить даже не сам аромат любого из этих цветов зла, а лишь их отдаленный душок, чтобы сразу же порвать отношения! Возможно, у нее притупился нюх. Однако следуя жизненным наблюдениям, придется признать одно из двух: либо гордых и независимых женщин не бывает, либо мы ничего не знаем об их существовании.

Теперь она и сама уже не скажет точно, когда ее начало штормить, но та последняя и сокрушительная для ее любовника волна взметнулась и накрыла ее с головой накануне. Ей приснился удивительный, восхитительный, изумительный сон, в котором царила безликая мужская тень, согретая лучами ее обожания. Она любила кого-то во сне, любила страстно, горячо, всем сердцем, всеми печенками, и казалось, что ее любовное чувство, как чудотворное средство вот-вот воплотит неясную тень в личность, и она, проснувшись, увидит того, кого так любит, стоящим возле ее кровати. Иными словами, сонное море выбросило на ее пустынный берег ларец, в котором вместо сокровищ хранилась сама Любовь.

«Как же так! – спрашивала она себя во сне. – Почему я живу без любви, когда я могу, хочу и должна любить?!»

Восторг был так силен, что не угасал два дня. Возвышенное любопытство заставило ее на следующий день отказаться от машины и спуститься в метро, в надежде возбудить чьим-то обликом обещанное сердцебиение. Довольно быстро стершись до дыр о толпу невзрачных особей, энтузиазм ее все-таки дожил до того ясного полдня, когда она встретила в парке мужчину с восхищенным взглядом. Секунды хватило ей, чтобы разочаровано признать:

«Не он, нет, не он!»