Неоконченный сценарий (журнальный вариант)

Они сидели на берегу озера. Поэтичный закат, тихий плеск волн, аромат душистых плодов из сада; вдали в зеленовато-синей дымке виднеется вулкан Сан-Педро, над лысоватой вершиной кратера розовое облачко.

Кремп осторожно завел разговор о том, как Ридмюллер попал в плен к герильерос.

— Охрана моя ничем помочь не сумела, ее разоружили. Я и не подумал сопротивляться. Опасно! Но что удивительно: в виде выкупа они потребовали от фирмы восстановить на работе всех уволенных горняков и принять столько новых, сколько мы собирались со временем взять. Откуда они об этом узнали?..

— В письме, которое вы написали руководству фирмы, есть такие слова: «Я верю, что герильерос сдержат свое честное слово». Вам этот текст продиктовали?

Днем, за обедом, Ридмюллер, хвастаясь своим героическим прошлым, показал им несколько документов. Об одном из них Кремп и говорил.

— Нет. Это мои собственные слова.

— А ведь обычно вы называете их бандитами.

— В моих глазах они бандиты и есть. — На лбу Ридмюллера появилась складка.

— Но вы верили, что они сдержат свое честное слово?

Глаза Ридмюллера остановились на Ундине.

— Когда один из них, может быть, ваш Кампано, сказал: «Мы даем вам честное слово гватемальских революционеров», — меня это убедило. Они вполне могли обращаться со мной куда хуже, ведь в их глазах я кровопийца, эксплуататор, но они и волоска на моей голове не тронули. Я много раз спорил с ними. Они объясняли мне, что с их точки зрения должно измениться в Гватемале: почти все! Я возражал, но они вели себя корректно.

— Мы хотим в своем фильме поставить вопрос: могут ли люди чести быть убийцами? А если нет, значит, герильерос — бойцы, солдаты на полях гражданской войны?

— Сами они в этом убеждены. И, признаюсь, временами у меня складывалось впечатление, что так оно и есть. Мне хотелось верить в их чувство чести, в их человечность, ведь от этого зависела моя жизнь. И я не ошибся… — Понизив голос, он обращался уже к одной Ундине. — Местность, где меня держали в плену, была окружена правительственными войсками. Наши судьбы странным образом переплелись: они в окружении, а я у них в плену. Под конец я даже желал им удачи… Одной из девушек я пожал руку и сказал: «Надеюсь, вы пробьетесь, амига».

Спустилась ночь, в саду зажглись разноцветные лампочки. Кремп нажал на кнопку магнитофона, спрятанного под курткой. Самому ему никогда бы таких признаний из Ридмюллера не выудить. Все это Ридмюллер выложил только ради фрау Раух.

— Это было с вашей стороны весьма порядочно, — проговорил Кремп ледяным голосом. — Однако с тех пор ваша шкала ценностей вновь претерпела изменения. Амигос опять стали для вас бандитами.

Красноватое лицо Ридмюллера застыло.

— Все мы черви, молодой человек, вы же, как видно, хотите быть светлячком.

Он поднялся.

— Прошу меня извинить, милостивая госпожа, день сегодня был долгим. Комната вам понравилась? Тогда пожелаю вам спокойной ночи.

Поклонился и ушел.

— Зачем вам это понадобилось? — спросила Ундина. — Такими друзьями не разбрасываются.

— Ридмюллер мне не друг.

— Но нам-то он помощь оказывает; что вы с ним все спорите, по возрасту он мог бы быть вашим отцом…

— Да, и есть даже сходство. Не внешнее…

— О съемках на никелевом руднике забудьте! Не думала, что вы способны зайти столь далеко: мы рискуем уехать отсюда с пустыми руками…

В дверь комнаты Кремпа постучали, и перед ним предстала фрау Раух с мокрыми после душа волосами.

Кремп вскочил с постели.

— Что случилось? Вас… побеспокоили?..

— Можно сказать и так. — Вид у нее был какой-то опустошенный. Сначала Ридмюллер позвонил, сделал вид, будто желает извиниться за преждевременный уход. А потом явился собственной персоной.

— И что?.. — Кремп достал из шкафа тонкое шерстяное одеяло, подошел к ней.

— Сделала ему некоторые авансы, а что мне оставалось?

Стуча зубами и дрожа всем телом, она присела на его постель.

— Меня знобит. Понервничала я порядком…

— Пожалуйста, укутайтесь… — Он протянул Ундине одеяло. — Если вы чего-то опасаетесь, давайте поменяемся комнатами.

Она подняла голову. Кремп не смог бы объяснить точно, каким был ее взгляд: злым, презрительным или зовущим.

— Это не я, это вы боитесь, — проговорила она до неузнаваемости понизившимся голосом.

— Может быть, вы все-таки останетесь у меня? — тоже совсем тихо, в тон ей, предложил Кремп и даже покраснел, досадуя на двусмысленность собственного вопроса.

— Это уж тебе виднее…

Со стороны озера подул ветер, озеро глухо зароптало. Вот резкие порывы ветра засвистели поверх пальм, и ветви затрещали, будто охваченные огнем.

— Ундина, Ундина, — шептал Кремп, обнимая ее. — Мне так хорошо с тобой… Я никогда и не думал, что бывает так хорошо…

Уже почти засыпая, Ундина сказала:

— А помнишь, Хассо, нашу первую встречу? Эта машина в снегу… Ты ее не заметил? Перевернувшаяся машина… Не будь ее, мы бы сюда не попали. Я проехала мимо, и меня совесть замучила. Только поэтому и взяла тебя в свою машину — внешне ты особого доверия не вызывал.