Неоконченный портрет

Я не стану погружаться в описание старинного испанского городка, нашего совместного ужина или рассказывать, как я тайно перебрался из своей гостиницы в ту, где жила Селия, – все это несущественные мелочи. Главным же являлось то, что я должен был находиться рядом до тех пор, пока она не очнется и не капитулирует.

После ужина, когда она поднялась из-за стола, собираясь идти к себе в номер, я сказал:

– У вас есть десять минут. Ровно через десять минут я к вам приду.

Зная, что ее номер находится на четвертом этаже, я не рискнул дать ей больше времени. Вдруг она, несмотря на свое хорошее воспитание и принцип самоотречения, проявит крайний эгоизм и выпрыгнет из окна, не испугавшись обеспокоить тем самым администрацию?

Через десять минут я вошел в ее номер. Селия сидела на разобранной постели, прямая, с зачесанными назад золотистыми волосами. Сомневаюсь, что она была удивлена. Соображения гостиничного персонала меня не заботили. Если они знали, что я вошел к ней в десять часов вечера, а вышел в семь утра, то, конечно, они все подумали одно и то же. Но ради спасения человеческой жизни я готов был пожертвовать репутацией.

Я уселся к ней на постель, и мы стали разговаривать.

Мы проговорили всю ночь напролет.

Подобное происходило со мной впервые.

Я не спрашивал ее о неприятностях. Вместо этого мы начали с самого начала: бледно-лиловые ирисы на обоях детской, овечки на лугу за железной дорогой, запах первоцвета…

Спустя некоторое время я уже только слушал. Я перестал для нее существовать как собеседник, превратившись в живую звукозаписывающую машину, фиксирующую ее речь.

Она говорила так, как человек говорит сам с собой или – с Богом. Ровным бесцветным голосом она рассказывала о том, что случалось в ее жизни, безо всякой связи переходя от одного события к другому. Все эти разрозненные события были объединены лишь тем, что именно они запомнились Селии.

Память делает необъяснимый выбор, определяя, что оставить на хранение, а что – выбросить за ненадобностью. Отчего-то не верится, что выбора вовсе никакого нет. Попробуйте вспомнить что-нибудь из того времени, когда вам было лет пять или шесть. Вы назовете пять или шесть фактов, не больше. Возможно, они не были так уж существенны, но остались у вас в памяти. Почему?

В ту ночь я слушал Селию, и мне казалось, что я смотрю на нее как бы изнутри, что по отношению к ней я – Бог. И в дальнейшем я и собираюсь придерживаться этой точки зрения.

Селия говорила обо всем подряд, о том, что было для нее важно и не важно. Она не пыталась выстроить свой рассказ вокруг какого-либо сюжета. Но мне это было необходимо! Я, кажется, различал некий невидимый ей план.

В семь часов утра я покинул ее. Отвернувшись к стене, она спала, как ребенок. Опасность миновала. Я словно взвалил на свои плечи тяжесть, лежавшую до того на ее плечах.

Днем я отвез ее на пристань и посадил на пароход. И вот тут-то произошло самое главное… Хотя, возможно, я ошибаюсь. Возможно, ничего особенного не произошло…

В любом случае здесь я не стану этого описывать. Я хочу пока побыть Богом и посмотреть, получится ли у меня портрет Селии. Портрет в четырех измерениях – ведь литературные герои в отличие от моделей художника существуют не только в пространстве, но и во времени.

Книга вторая Холст

Установите мольберт.

Сегодня мы будем работать с рукой.

I. Дома

1

Селия лежала в кроватке и слипающимися глазами рассматривала бледно-лиловые ирисы на обоях детской. Она чувствовала себя абсолютно счастливой.

За ширмой, стоявшей в ногах ее кроватки, няня при свете настольной лампы читала Библию. Ширму ставили специально, чтобы свет не мешал девочке спать. У няни была особенная лампа: медная и тяжелая, с абажуром розового фарфора. За тем, чтобы от нее не воняло керосином, следила горничная Сюзанна – высокая крупная девушка с локтями цвета сырой баранины. Сюзанна была хорошей горничной, но иногда излишне суетливой. Когда она начинала суетиться, то неизменно роняла или смахивала что-нибудь на пол.

Из-за ширмы доносился еле слышный шепот: няня бубнила себе под нос во время чтения. Этот звук усыплял Селию, веки смежались…

Дверь отворилась, и вошла Сюзанна с подносом. Она старалась ступать бесшумно, но ее туфли ужасно визжали и скрипели.

– Простите, няня, я задержала ваш ужин, – сказала Сюзанна вполголоса.

– Тсс… – зашипела няня, – девочка уже спит.

– Да ее пушкой не разбудишь, – ответствовала горничная, с тяжелым и шумным сопением заглядывая за ширму. – Какая она милашка, правда? Моя маленькая племянница с ней не сравнится.

Сюзанна попятилась назад и толкнула столик. Чайная ложка со звоном упала на пол.

– Сюзанна, дорогая, нельзя ли осторожнее? – с мягким упреком попросила няня.

– Но я же нечаянно, – скорбно прогнусавила горничная.

Она вышла из комнаты на цыпочках, отчего ее туфли заскрипели еще громче.

– Няня, – позвала Селия.

– Что, моя дорогая? Что такое?

– Я не сплю, няня.

Няня будто не поняла намека.

– Нет, дорогая.

Пауза.

– Няня?

– Что, мое золотце?

– А что у тебя на ужин?