Неоконченный портрет

Мадемуазель Моро была высокой полной женщиной. Она носила платья, состоящие из бесчисленных маленьких и больших пелерин и пелеринок, которые развевались вокруг нее, когда она двигалась, и смахивали на пол мелкие предметы. Этим она напоминала Сюзанну.

Мадемуазель Моро обладала пылким темпераментом.

– Oh, la chère mignonne![2] – вскричала она, увидев Селию. – La chère petite mignonne!

Она бухнулась на колени перед Селией и радостно рассмеялась прямо ей в лицо. Селия оставалась по-английски сдержанной и бесстрастной. Поведение француженки вызывало у нее лишь недоумение.

– Nous allons nous amuser. Ah, comme nous allons nous amuser![3]

Снова начались прогулки. Мадемуазель Моро болтала без остановки, а Селия покорно сносила всю эту тарабарщину, хотя и не понимала ни слова. Мадемуазель была очень добра, и чем добрее она становилась, тем сильнее Селия ее ненавидела.

Через десять дней Селия простудилась. Ее слегка знобило, и мама предложила:

– Останься сегодня дома, а мадемуазель придет сюда.

– Нет, нет! – закричала Селия. – Я не хочу, чтобы она приходила.

Мама посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.

– Хорошо, детка.

– Скажи, чтобы она вообще больше не приходила, – потребовала Селия.

В этот момент дверь распахнулась, и в гостиную, шелестя пелеринами, вплыла мадемуазель.

Мама заговорила с ней по-французски. В ответ мадемуазель разразилась потоком сочувственных восклицаний.

– Ah, la pauvre mignonne[4], – вскричала она, выслушав маму, и плюхнулась на диван рядом с Селией. – La pauvre, pauvre mignonne.

Селия бросила на маму умоляющий взгляд. Она корчила страшные гримасы, которые означали: «Ну, прогони ее, пожалуйста». Мадемуазель, к счастью, не видела. Она успела уже опрокинуть вазу с цветами и была целиком поглощена тем, что с жаром приносила извинения. Когда она, наконец, удалилась, мама ласково упрекнула:

– Зачем ты так гримасничала? Мадемуазель Моро хотела сделать как лучше. Она могла бы обидеться.

– Разве она понимает? Я ведь гримасничала по-английски.

К изумлению Селии, мама долго чему-то смеялась.

Вечером Мириам сказала мужу:

– Эта женщина тоже Селии не понравилась. Мне кажется, сегодня у портнихи я видела подходящую девушку. Не поговорить ли с ней?

Женни – так звали девушку – была ученицей портнихи и помогала клиентам на примерке. Ей было девятнадцать лет, у нее были темные волосы, тщательно убранные в шиньон, курносый нос и пухлые розовые щеки. Когда английская дама подошла и спросила, не хочет ли Женни отправиться в Англию, она растерялась. Это зависит от Maman, сказала она. Мириам взяла у нее адрес. Родители Женни содержали небольшое чистенькое кафе. Мадам Буже с удивлением выслушала Мириам. Женни – и присматривать за маленькой девочкой? Но Женни еще слишком юна, к тому же застенчива и нерасторопна. Может быть, Берти, ее старшая сестра? Но дама хотела именно Женни. Для консультации был призван месье Буже. Он сказал, что они не должны мешать Женни. Да и деньги дама обещала платить гораздо большие, чем те, что дочка получала у портнихи.

Три дня спустя Женни, взволнованная и гордая, приступила к новым обязанностям. Она ни слова не знала по-английски и немного боялась своей подопечной. Выучив одну фразу, она кое-как произнесла при встрече:

– Доброе утро, ми-ис.

Увы, у Женни был такой акцент, что Селия ничего не разобрала. Утренний туалет проходил в молчании. Селия и Женни словно обнюхивали друг друга, как это делают незнакомые собаки.

– Мама, а Женни совсем не говорит по-английски? – спросила Селия за завтраком.

– Совсем.

– Как интересно.

– Она тебе понравилась?

Селия на минутку задумалась.

– У нее такое смешное лицо. Скажи ей, чтобы она сильнее нажимала на гребень, когда расчесывает мне волосы.

К концу третьей недели Женни и Селия научились понимать друг друга. Еще через неделю во время прогулки они встретили стадо коров.

– Mon Dieu! – закричала Женни. – Des vaches, des vaches. Maman, maman![5]

Схватив Селию за руку, она потащила ее прочь.

– Что случилось? – удивилась Селия.

– J’ai peur des vaches[6].

Селия взглянула на нее с улыбкой:

– Если нам попадутся еще коровы, прячься за меня.

С того дня они стали настоящими друзьями. Женни умела развеселить. Она сшила одежду для кукол Селии и разыгрывала с ними сценки. Куклы были: горничная (препротивная), maman, papa – военный с закрученными усами – и трое непослушных детей. Однажды Женни устроила спектакль, в котором они исповедовались кюре в своих грехах, а он налагал на них страшные проклятия. Селия, во время представления визжавшая от восторга, потребовала бисов.

– Non, non, мисс, c’est très mal ce que j’ai fait là[7].

– Pourquoi?[8]

Женни объяснила:

– Я посмеялась над кюре, а это грех.

– Ну, пожалуйста, Женни, повтори еще, это так смешно.

И добрая Женни, рискуя навлечь на себя гнев Божий, уступила ее просьбе. Причем во второй раз получилось еще смешнее.