Неоконченный пасьянс

— Прекрасно, прекрасно. Давайте посмотрим, что же Анисимов запрятал в коробке. — предложил Путилин.

Агафон откинул мешковину, подцепил кончиком тесака плотно притёртую крышку жестяной коробки и потянул её вверх. С лёгким звоном крышка соскочила со своего места и упала на землю. В молочном предрассветном свете было хорошо видно, что коробка… пуста. Полностью. Абсолютно. Пустее не бывает.

Секунду — две — три все присутствовавшие глядели в пустую коробку из — под чая, видимо. пытаясь постичь, что сие может означать и какие последствия данное открытие будет иметь для дальнейшего хода следствия. Первым пришёл в себя Иванов, поднявший с земли крышку и раздражённо сплюнувший:

— Тьфу, вот напасть же! По — моему, нас кто — то здорово обманул.

— Обманули не нас, — резонно заметил Шумилов, — Обманули Анисимова. Он ничего не знает о том, что коробка пуста. За неё он был готов убить нас с вами, Агафон Порфирьевич.

— Ну — с, господа сыскные агенты, какие будут по этому поводу мысли? — осведомился Путилин.

— Мысль тут может быть одна: поработал Трембачов. Подельник украл нычку подельника, — ответил Гаевский. — Тут и к бабке ходить не надо.

— Анисимов во время разговора с нами обмолвился, что никто не видел того, как он закапывал на Волковом кладбище украденные облигации, — напомнил Шумилов, — однако, Трембачов был прекрасно осведомлён о месте их сокрытия. Это означает, что он проследил за домоправителем. Ну а раз так, то очевидно предположить, что он же и перепрятал облигации.

— Ну да, — согласился Путилин и продолжил мысль Шумилова. — И тем самым вывел подельника из — под нашего удара. Теперь Анисимов будет твердить, будто мы его впутали в это дело, били его и запугивали, а сам он — всего лишь жертва оговора Ваньки Трембачова. Н — да, плохо получилось… Появились полицейские, которые вели под руки связанного Анисимова. По его ободранному лбу змеились кусочки содранной кожи, кровь собиралась в струйки, стекавшие на брови и заливавшие глаза. Вид он имел на редкость измученный, глядя на него можно было подумать, что арестованный претерпел жесточайшие побои, хотя по большому счёту все эти ссадины на лбу были абсолютно не опасны для его здоровья. Увидев, что его подводят к группе полицейских в штатском, молчавший до того Анисимов принялся кричать и извиваться в руках конвоиров:

— Меня избивали! Меня мучили! Меня терзали побоями! Я обо всём расскажу господину прокурору! Я буду жаловаться прокурору судебного округа! Нет, я буду жаловаться господину Градоначальнику.

— Заткнись, здесь нет ни прокурора, ни Градоначальника, — осадил его Путилин, однако, арестованный продолжал нести свою околесицу:

— Нет, я не буду молчать! Я буду жаловаться Царю — батюшке!

Агафон Иванов в чрезвычайном раздражении повернулся к кричавшему и с силой ударил его кулаком в печень, в правый бок под рёбра. Анисимов поперхнулся и замолчал; он бы упал на землю, если бы его не удержали полицейские, на чьих руках он безвольно повис.

— Его Высокопревосходительство велел же тебе замолчать! — свистящим шёпотом процедил Иванов. — Здесь не перед кем ломать комедию!

Путилин некоторое время с брезгливостью смотрел на висевшее мешком в руках конвоиров тело убийцы; Начальник Сыскной полиции хотел, видимо, сказать что — то важное, да так и не сказал, махнул только рукой и бросил кратко «врачу покажите!»

После того, как Анисимова увели, Путилин обратился к сыскным агентам и Шумилову:

— Что ж, господа, благодарю за службу. У всех нас была долгая бессонная ночь, но она не прошла даром. Закончено большое, серьёзное дело. Всем спать, набираться сил. Господ Иванова и Гаевского жду к себе к пяти часам пополудни. Вам, господин Шумилов, моя особая благодарность за всё, сделанное вами в рамках настоящего розыска.

Он подал руку Шумилову, и тот подал свою. Алексей Иванович знал, что подобное рукопожатие начальника столичного сыска почиталось в среде полицейских высшей наградой и расценивалось как безусловное признание личных заслуг. Пользуясь случаем, Шумилов задержал ладонь Путилина в своей руке:

— Один только вопрос, Иван Дмитриевич.

— Весь внимание…

— Я могу быть уверен в том, что в отношении Аркадия Штромма все подозрения сняты?

— Можете заверить Аркадия Венедиктовича, что он свободен от всех подозрений и волен располагать собою как ему заблагорассудится.

Уже на выходе с Волкова кладбища Шумилова остановил какой — то незнакомец, неожиданно протянувший ему золотую десятирублёвую монету. Потребовалась секунда, чтобы Шумилов вспомнил это лицо и зипун: перед ним стоял филёр, замаскированный под извозчика.

— Ваши деньги, господин Шумилов, — проговорил полицейский. — Возьмите назад.

— А я уж думал, ты их взял себе за службу, — пошутил Алексей Иванович.

Филёр шутки не понял и ответил степенно:

— Извините, никак не можно. Мне за службу Царь — батюшка платит, а потому, чтоб чужое брать — в том не нуждаюсь…

Эпилог