Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

- На Балашов поездов не будет, - ответил начальник, не задумываясь.

- Вы помните, я к вам обращался? Я - Пастухов.

- Помню, - проговорил начальник, безразлично разглядывая кожаные пуговицы на широком коротком пальто необыкновенного пассажира. - На Балашов идут только эшелоны.

- Может быть - с эшелоном? - полуспрашивая, почти предлагая, сказал Пастухов.

- С воинским эшелоном? Это - дело начальника эшелона. Я ничего не могу. Поезжайте на Саратов.

- Мне надо на Балашов, а вы предлагаете Саратов.

- Саратов или Пенза, - сказал начальник равнодушно и приподнял руку, чтобы показать, что хочет идти и просит посторониться.

- Из Пензы я приехал, - возразил Пастухов, не двигаясь с места, зачем же мне возвращаться? Это странно и... несерьезно. Мне нужно в Балашов. У меня семья. Я сижу на вашем вокзале сутки... а у вас даже кипятка нет.

- Ничего не могу. Хотите Саратов? - повторил начальник и, вскинув мертвые глаза на Пастухова, подвинулся, чтобы обойти его стороной.

Тогда скучившиеся солдаты, которые ревниво слушали разговор, начали опять выкрикивать, перебивая друг друга:

- Товарищ начальник! Товарищ начальник!..

Пастухов снова преградил ему путь и сказал упрямо, сдерживая раздражение:

- В конце концов отвечаете вы за свои слова или нет? Вы два раза обещали отправить меня с семьей на Балашов. Вы сами сказали.

- Ну и что же, что сказал? Путь заняли эшелоны, понимаете? Можете вы это понять? - оживая от усталого безразличия, воскликнул начальник.

У Пастухова дернулась щека.

- Потрудитесь не подымать тона, - сказал он тихо.

- Разрешите пройти, - громче выговорил начальник.

- Прошу вас не кричать, - сказал Пастухов, не уступая дороги.

- Никто не кричит. Разрешите пройти.

- Прошу вас дать мне возможность говорить с начальником эшелона.

- Это - ваше дело. Позвольте.

- Э, да кончай, ладно, - прозвенел неожиданно лихой голос. Разбубнился! Подумаешь!

Молодой солдат в накинутой на плечи шинели и с объемистой сумой в руках надвинулся на Пастухова из толпы. В стальных, немного навыкате глазах его играло веселое и хитрое безумие. Он держал высоко крупную светловолосую голову, увенчанную сплюснутой в блин фуражкой, и белые, необычно для молодых лет мохнатые брови его ходили вверх и вниз торжествующе страшно.

Пастухов попробовал отстранить солдата, но он напирал, быстро перекатывая глаза с начальника на людей и назад, на Пастухова.

- Подумаешь! Я - Пастухов! Отыскался! Я тоже не веревками шит, не лычками перевязан! Я, может, Ипат Ипатьев, раненый воин. А терплю! Сказано дожидай - я дожидаю. А то, ишь ты: я - Пастухов, подай мне Балашов!

- Брось, - сказал солдат постарше, расплывчато, как будто лениво, но смышлено улыбаясь, и примирительно тронул молодого за локоть.

- Нет, не брось, погоди! У меня хоть и один зрачок, а я востро вижу, чего ему на Балашов захотелось! На юг, барин, метишь податься? К белым генералам под крылышко? Я раз-би-ра-юсь!

- Я не барин, у вас нет оснований со мной так говорить, - произнес Пастухов увещательно, как старший. - А вопрос - куда мне ехать, я надеюсь решить без вашего участия.

- Ловкий, - еще более лихо и раздраженно вскрикнул солдат. - Теперь без нашего участия ничего не решается, если желаете знать.

Поднявшийся с пола Дибич был прижат людьми вплотную к спорщикам. Он видел, с каким самообладанием пытался Пастухов не потерять внешнего достоинства и как от этих усилий достоинство переходило в напыщенность и разжигало любопытство и подозрительность толпы. Все были замучены бесплодным ожиданием поездов, томились, изнемогали от скуки. Скандал обещал рассеять тоску. Охранник вяло помахивал винтовкой, чтобы дать выход начальнику станции. Вдруг сзади кто-то пробасил:

- Проверить его, что за человек он есть!

- Мы проверим! - воодушевился солдат. - Проверим, чего он задумал искать в Балашове!

- Что вы пристали? - сказал Дибич. - Человек едет с семьей, никому не мешает.

- А ты что? С ним заодно?

- Кто вам дал право говорить всем "ты"? - набавил голоса Дибич.

Солдат окатил его оценивающим взглядом, сказал полегче, но по-прежнему задорно:

- Из офицеров, что ли? Недотрога.

- Из офицеров или нет - вы не имеете права грубить.

- А какое твое право меня учить?

- Право мое - год фронта! - закричал Дибич на неожиданной и нестерпимой ноте. - Право мое - два побега из плена! Я свое право добыл в немецких лагерях! В немецкой крепости!

Воспаленные ячменями веки его потемнели до гранатовой красноты, он стал быстро и туго растирать руки, сжимая их поочередно в кулаки - то правую, то левую, как будто с нетерпением готовясь к рукопашной и удерживая себя из последней силы. Солдат тоже крикнул, вращая выкаченные безумные глаза:

- Ты что визжишь? Кто я тебе, что ты на меня визжишь?

- Брось, Ипатка, брось! - опять потянул его за рукав пожилой солдат.

- Нет, врешь! - расходился Ипат. - На-ка, держи! - Он ткнул ему в руки свою пузатую суму и тотчас схватил за локоть охранника: - Веди, товарищ, к начальству, веди всех! Там разберутся.

- Проверь их обоих! - снова раздался бас.