Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

- Как - оружия? - перебил Пастухов.

Дибич остановился, подумал недолго, потом вытащил из нагрудного кармана красную ленточку. Пастухов взял ее, разглядел и передал жене:

- Ася, анненский темляк. На шашках носили, помнишь?

Анастасия Германовна благоговейно подержала темляк в своих мягких пальчиках и дала Алеше притронуться к ленточке.

- А еще бывает с белой кисточкой, - сказал Алеша.

- Кисточку я оторвал, - сказал Дибич.

- Вам не нравится? - спросил Алеша, и все улыбнулись.

- Вы были награждены? - спросил Пастухов.

- Да, незадолго до плена - клюквой, - у нас звали этот темляк клюквой. Меня взяли в плен в бою за высоту. Немцы долго с нами возились, перебили мой батальон, я с остатками не сдавался, пока меня не ранило. Немцы оставили мне холодное оружие. Но в лагере комендант был трус, он отобрал у офицеров, которым сохранили оружие, шашки и оставил одни темляки. Это, сказал, вместо квитанций, - кончится война, получите шашки. Я перед побегом зашил темляк в рукав, кисточку пришлось оторвать, она толста. Зашил вот сюда, - вы знаете, как немцы делали с пленными? - вырезывали кусок рукава и на место выреза вшивали красную полосу. Этакую штуку не сорвешь. Я запрятал темляк в эту вшивку. Иголку мне дал француз. У французов все было, даже ножи имелись. А в русских руках и зубочистка страшна. Так вот, когда меня поймали, комендант мне заявил, что за побег меня лишают оружия, и велел темляк вернуть. Я сказал, что потерял. Меня три дня держали без воды. Все швы вспороли, а темляк - вот он, - проговорил Дибич ребячески гордо.

Пастухов удивленно и с любованьем захохотал.

- Русский человек, русский человек, - повторил он, - я понимаю, что в этих руках и зубочистка страшна. Вы хорошо сказали. И непременно - бежать. Бежать! Это - наше свойство. Бегут все: раскольники, невесты, каторжане, гимназисты, толстые. Вы не задумывались над этим? За праведной жизнью. За счастьем, за волей, за сказкой, за славой. Из городов - в леса, из лесов в города. Странный народ, - заключил он, с любопытством озирая нагромождение тел в вагоне.

- И мы тоже бежим, - застенчиво улыбнулась Ася.

- Только - за чем? - вставил Пастухов.

- Как - за чем? За пошеном, за картохой, за свеколкой, - игриво и хозяйственно перечислила Ася, давая понять, что, не теряя своей воздушной улыбки, она, если хотите, умеет быть земной, как любая деревенская Феклуша.

- Ну и что же? Бежали еще раз? Не угомонились? - спросил Пастухов.

Лицо Дибича стало серым, как половик, испарина засветилась на круглом лбу, он тихонько покачал иссохший свой корпус, взглянул на хлеб.

- Что ж, - сказал он, сжимая зубы, - всего не расскажешь. Второй раз попытал счастья в одиночку. Все казалось, что если бы не компаньон, я бы ушел с первого раза. Но не повезло и на другое лето. Добрался я до Боденского озера. Далеко. Хотел в Швейцарию. Перехватили уже на лодке поймали прожектором. И - в крепость...

Дибич оборвал себя, вытер лоб трясущейся рукой.

- Долго это протянется? - обвел он вагон помутневшим взглядом.

- Не знаю. Но похоже - не коротко.

- Вы можете объяснить, что это такое? Что происходит? Не названием каким объяснить - названий много, - а чтобы понять.

Пастухов прищурился за окно. Не пробегали, не проходили вешки и кустики, а вяло уползали назад, точно в раздумье - остаться им в поле или двинуться следом за окнами. Поезд трудно брал подъем, натягивая визгливые сцепы.

- Иногда мне кажется, я понимаю все, - проговорил не спеша Пастухов. А иногда я не в состоянии разобраться даже в самой, казалось бы, очевидности. Может быть, только одно бесспорно: теперь уже весь народ, - а не одни раскольники, не одни толстые, - дыбом поднялся и бросился в свой побег. За праведной жизнью. За сказкой.

- За ношеном, - как будто поправила Ася и улыбнулась, но на этот раз грустно.

- Продолжается русская история и, очень возможно... - начал опять Пастухов, и попридержал себя, и докончил значительно: - Не только русская история, а некая всеединая человеческая история.

- Печальная история, - снова грустно сказала Ася.