В то утро я спешил в институт с желанием скорее приступить к наблюдениям. Уже в проходной я услышал оживленные разговоры — упоминалась, как ни странно, наша «царь-форсунка». А случилось вот что. Накануне ее демонстрировали группе научных работников. Руководивший опытом инженер Клячко подсоединил форсунку прямо к пожарному гидранту. Крепление оказалось неплотным, мощная струя воды брызнула из зазора, и форсунка стала угрожающе поворачиваться в сторону зрителей. Клячко «героически» бросился к стыковочному узлу и тут же был промочен до нитки. А форсунка с неумолимостью Немезиды продолжала поворачиваться в прежнем направлении и накрыла опешивших наблюдателей огромной розеткой из воды. Теперь усмирять «царь-форсунку» выпало мне. Начиная эксперимент, я установил минимальное давление: менее десятой доли атмосферы, когда появляется так называемый режим пузыря. Постепенно подняв давление жидкости чуть выше и убедившись, что крепления надежные, я подошел вплотную к корню факела. Передо мною у соплового отверстия блестела «рюмочка» жидкого гиперболоида (см. рис. 8).
(Этот гиперболоид мне представлялся отрезком башни Шухова в миниатюре — знаменитой тогда в Москве радиобашни станции «Коминтерн». Талантливый изобретатель В. Г. Шухов получил криволинейный контур ажурной конструкции из прямых балок — снова мудрость простых форм.)
Здесь, у корня факела, кривые очертания «рюмочки» возникали из прямолинейных линий тока, по ним шел вектор скорости
Однако для серьезных наблюдений глаз был, конечно, бессилен, требовалась искровая фотография. Только она могла сделать невидимое видимым. Дальнейшие эксперименты с применением этого метода показали «водную феерию» распада во всем великолепии (рис. 11).
На поверхности пелены, вытекающей из сопла форсунки, начинают развиваться волны возмущений. Физика та же, что и в случае цилиндрической струи, только проявляется в более сложных формах.
Не сразу мне удалось разобраться в путаном кружеве распада. Сначала факел распыливания представлялся каким-то струйным «веником». Потом, наоборот, в глаза полезли кольцевые структуры. Картина складывалась постепенно из просмотра многих серий фотографий. Наконец я увидел: на пелене развиваются две группы волн (рис. 12). Гребни первой, идущей по движению струи, видны на контуре ее границы. Они опоясывают поток, стремясь превратить пелену в кольца, нанизанные на ось форсунки. Вторая группа идет по окружности пелены (перпендикулярно первой) и старается разделить жидкость на веер струй, расходящихся из центра сопла.
Эти волны видны на фотографии у корня факела («ребристая структура»). В зоне распада («туманнозыбкая» область, которую я силился разглядеть невооруженным глазом) обнаруживаются кольца или волнистые круговые нити. Это отделившийся гребень кольцевой волны антисимметричного возмущения. Нить рвется на фрагменты, превращающиеся в капли,— результат развития возмущений на каждом отдельном кольце.
При более высоких давлениях жидкости — в десятки атмосфер — с поверхности срываются в виде роя капель гребни мельчайших волн, прежде чем кольцо длинноволновых колебаний полностью сформируется. Это здесь при больших скоростях жидкости возникают мелкомасштабные волны возмущений.
Я долго любовался искровыми фотографиями, которые раскладывал пасьянсом на своем столе. А как объяснить все это теоретически? Провести точное математическое решение для такого сложного течения не представлялось возможным. «Смело упрощайте задачу,— вспомнил я совет старших, более опытных исследователей,— обрубайте боковые ветви, только не зарубите сам ствол...»
«Волны возмущений начинаются сразу на рюмочке гиперболоида, а он близок к цилиндру,— рассуждал я.— Если полый цилиндр развернуть, получится плоская пелена; с плоским течением уже можно справиться». Использовав метод малых возмущений из работ Рэлея и Г. И. Петрова, я нашел решение. Течение оказалось неустойчивым, определилась оптимальная волна λопт — слой должен был распадаться на фрагменты с характерным размером волны.