Необычный монах

— Помнишь, брат, ты говорил, что, ежели эти денежки найдет честный человек да вернет обители, отец аббат не оставит его без награды. Ну а я того малого, молодого писца, с самого начала заподозрил. Больно уж честная у него физиономия, мне такие доверия не внушают. Я так рассудил — грабителю, отобравшему у мастера Рида деньги, надобно было их спрятать, да побыстрее. Потому-то он и обзавелся почти такой же сумой, как у управителя, чтобы незаметно пронести свою добычу. Под те деньги, что он сам насобирал в предместье, хватило бы и простого кошелька. Но, так или иначе, сума у него была, а коли в ней звенели монеты, это никого не удивляло — все знали, что ему доверено собрать кое-какие деньжата. Ежели бы кто заметил, что писец малость припозднился, у него и на то была готова отговорка. Человек он не здешний, да и дело для него новое — как тут управиться быстрее? Стал я, стало быть, за ним присматривать, и нынче вечером удача мне улыбнулась. Как стемнело, писец украдкой улизнул из обители, ну а я — ясное дело, тоже украдкой — обшарил его постель. И не напрасно. Денежки были спрятаны в соломенном тюфяке, все до последней монетки. Теперь они у вас, и надеюсь, вы оба замолвите за меня словечко перед лордом аббатом. Чтобы тот не поскупился на награду. Торговля в последнее время барышей не приносит, а ведь бедному коробейнику тоже надо на что-то жить…

Сержант выслушал Уорина с таким видом, словно не мог поверить своим ушам, окинул его долгим взглядом, а потом недоуменно спросил:

— Послушай, парень, неужто тебе ни разу не приходило в голову просто-напросто закинуть свою торбу на спину да с утра пораньше убраться из обители со всеми деньгами?

— Приходило, достойный сэр, как же без того? В былые времена мне в голову частенько приходило нечто подобное — только вот всякий раз это заканчивалось для меня худо. Жизненный опыт да здравый рассудок подсказывают, что честным человеком быть выгоднее. По мне, так лучше получить малую прибыль, но зато пользоваться ею спокойно, нежели заграбастать шальные деньги, а потом дрожать или, чего доброго, угодить в темницу. Нет уж, чужого добра мне не надо. Так что забирайте это золото, пусть оно все, до последнего пенни, вернется в монастырскую казну. А я во всем положусь на справедливость и великодушие лорда аббата. Уж наверное, он не захочет обидеть честного бедняка.

Послесловие к сериалу Эллис Питерс «Хроники брата Кадфаэля»

В 1993 году корреспондент американской газеты «Дейли ньюс», бравший у Эллис Питерс интервью по случаю презентации в США девятнадцатой книги «Хроник брата Кадфаэля», спросил, станет ли она снова Эдит Педжетер. Вопрос журналиста следовало понимать так: намеревается ли она в будущем писать еще что-нибудь, кроме «Хроник», выходивших под снискавшим широчайшую известность литературным псевдонимом Эллис Питерс. «Куда там, — с улыбкой отвечала писательница. — Похоже, я запродана брату Кадфаэлю до конца своих дней!»

Бесспорно, Эдит Педжетер знала, что говорит: на девятом десятке лет человек едва ли может позволить отвлечься от главного дела жизни, а для скромной шропширской затворницы таким делом несомненно стал цикл книг, посвященных добродушному и мудрому бенедиктинскому монаху двенадцатого века, в образе которого искренняя вера в обеспеченное божественным промыслом конечное торжество справедливости на удивление убедительно и естественно сочеталась с порожденным богатым жизненным опытом практицизмом, а столь же искренняя любовь к людям со знанием человеческой природы и отсутствием каких-либо иллюзий на сей счет.

Увы, после того достопамятного интервью Эллис Питерс — будем называть ее так, ибо нам она стала известна под этим именем, — успела выпустить в свет только одну книгу «Хроник». Писательница ушла из жизни, но до самого конца оставалась верна своему герою, полюбившемуся миллионам читателей в разных уголках мира.

Истории литературы известны примеры того, как порожденный писательской фантазией герой обретал некую самостоятельность и как будто сам начинал диктовать автору свою волю. Незабвенный коллега брата Кадфаэля Шерлок Холмс так допек своего создателя, что сэр Артур Конан Дойль даже попытался избавиться от него — да куда там. Убить литературное детище оказалось труднее, нежели породить его, ибо возмущенные читатели заставили автора воскресить героя.

Однако у Эллис Питерс подобных проблем, похоже, не возникало. Брата Кадфаэля она любила всем сердцем, и то, что он оставался ее неразлучным спутником на протяжении почти двух десятилетий, ничуть ее не тяготило.