Необычное задание

И поэтому прения сих эрудитов наверняка будут интересны всем остальным!

Вот почему я так подробно хочу остановиться на этих размышлениях, вы уж простите меня за, может быть, излишнее славословие, дорогие мои читатели!

…Пока Дмитрий Юрьевич, повернувшись к гостю спиной, возился с чаем (не очень тактично, конечно, но что поделаешь?), Плечов приоткрыл одну из лежавших перед ним книг и быстренько пролистал ее… После чего первый нарушил затянувшееся молчание:

— Вот скажите, уважаемый коллега… Я могу вас так называть?

— Почему бы нет? — не меняя позы, фыркнул Мыльников. — Тем более что вы уже не раз ранее использовали подобный прием.

— Знаете, порой даже как-то страшновато находиться в одном помещении с таким светочем науки, дышать, если хотите, одним с вами воздухом! — решил не скупиться на комплименты наш главный герой, ни на мгновение не забывавший о том, что он выполняет очень важное и сугубо секретное задание.

(В роли лести в успехе различных спецопераций он уже неоднократно убеждался.)

— Назовите меня лучше мастодонтом или, на худой конец, бронтозавром! Да мало ли иных реликтовых животных, с которыми принято ассоциировать зрелых ученых, имеющих собственное, часто — архаическое — мнение, отличное от остальных? — рассмеялся академик и по края наполнил кипятком заранее приготовленные чашки, на дне каждой из которых виднелось по нескольку крупных чаинок. — Хорошо сформулировал?

— Великолепно! — Ярослав попытался было по устоявшейся привычке (помните: "не люблю подогретого; только очень холодное или очень горячее"!) в тот же миг пригубить еще дымящийся напиток, но Мыльников благоразумно отвел в сторону его руку и, как в прошлый раз, накрыл чашки блюдцами.

А затем с гордым видом достал из застекленного буфета фарфоровую сахарницу, по края заполненную сладким продуктом из собственных запасов:

— Пускай настаивается. Две минутки потерпеть сможете?

— Запросто! — обнажил зубы Плечов. — Вы только скажите, почему тогда об этой трагедии не осталось должных свидетельств в мировой литературе?

— Таки зацепило? — восторженно вскрикнул непризнанный гений философской мысли.

— Ну да!

— Во-первых, уничтожить все старые документы какой-то одной, отдельно взятой эпохи, — раз плюнуть, проще пареной репы, это вы и сами знаете. А в новых напишут лишь то, что угодно тем, кто находится у власти, — цензуру ведь никто не отменял. Еще с доантичных времен.

— Это правда, — согласился секретный сотрудник. — Цензура, перлюстрация — далеко не наше, не советское изобретение, как считают многие, особенно зарубежные, товарищи. Впрочем, какие они нам товарищи? Господа!

— А во-вторых… — быстрым темпом входил в очередной раж Дмитрий Юрьевич. — Каждое событие сохраняет след не только в письменных источниках, но и во всех предметах материальной культуры. В первую очередь — зодчестве, изобразительном искусстве… Вот вы, например, конечно же, слышали о "руинистах"?

— Так, краем уха, — в очередной раз поскромничал Ярослав Иванович (уж больно удобная для всякого разведчика позиция). — Потому как наша официальная отечественная наука считает их выдумщиками, фантазерами.

— Ну, не скажите! Это же западноевропейские художники, которые творили как раз в эпоху Ренессанса, — одним предложением разбил на куски все его несостоятельные доводы Мыльников.

— Вам виднее! — поспешил согласиться Плечов.

— Начнем с того альбома, который вы уже держали в руках. ("У него, что же, и на затылке есть глаза?") Довольно редкое издание, подаренное мне знакомым профессором Неапольского университета. Раскройте его посередине, там, где лежит коричневая закладка…

— Нашел!

— Перед вами — репродукции гравюр итальянского художника, архитектора и археолога Джованни Баттиста Пиранези, родившегося и творившего в восемнадцатом веке в городе Тревизо — сейчас это столица одноименной провинции в области Венеция, — тихо проинформировал младшего коллегу Мыльников.

— Фамилия-то какая? Может, этот уникум сам и сжег половину Италии?

— Не "Пиро"[17], а "Пира". Корень в этом слове итальянский, а никак не греческий.

— Знаю. Просто решил немного подшутить.

— Надо мной? — насупился академик.

— Нет! Что вы? Над огненной фамилией, — поспешил оправдаться Ярослав, вспомнивший о вспыльчивости своего собеседника.

— Листайте, листайте дальше, дорогой коллега, обращая особое внимание на изображения развалин, — посоветовал "титан руинологии". — Кстати, их вы найдете чуть ли не на половине рисунков, приведенных в этой книге. Современные "искусствоведы" утверждают, что тогда было просто модно делать именно такие изображения.

— Вот… Вот именно такое ощущение появилось и у меня… — признался Плечов.

— А мне почему-то кажется, что Джованни видел все эти разрушения собственными глазами — настолько тщательно проработаны у него мелкие детали. Птицы, люди, камни… Стрельчатые арки, крестовые своды, контрфорсы и прочие архитектурные извращения. Вернитесь назад на несколько страниц… Видите?

— Вы имеете в виду картину с поврежденным храмом, на которой, кроме всего прочего, хорошо различимы вывернутые с корнями деревья?

— Да. Под ней есть надпись…