Глава 35
Тройи медленно просыпался в облаке рыжей гривы. Когда он задремал, его тело было теплым, удовлетворенным и спокойным впервые за долгое время. Он был счастлив крепче прижать к своей груди теплую мягкую самку, уткнуться носом в ее макушку, вдохнуть ее запах. Пока Тройи пробуждался ото сна, он чувствовал лишь ее маленькие ручки, уцепившиеся за шкуру на его груди, нежные ноги, покоившиеся на его бедрах, а под руками ее обнаженную и слегка липкую кожу.
Его глаза распахнулись, но все, что он видел, — было ворохом огненных кудрей. Затем он вспомнил, что случилось прошлой ночью, и понял, что держит в объятиях Мойру, свою Королеву. Вспомнил, что он был Связанным самцом, и более того, парой или, по крайней мере, любовником. По-видимому, она еще спала, расслабленная и неподвижная. Тройи приподнял голову, чтобы не потревожить ее и огляделся. В лесу было тихо. Золотистое солнце уже пробивалось сквозь кроны деревьев, обещая еще один знойный денёк.
На краткое мгновение он ожидал увидеть Крану, спящего по другую сторону от его Королевы, обнимавшего ее своим большим телом так же, как Тройи, ведь они вдвоем охраняли ее. Он не сразу сообразил, где находится, но потом вспомнил, что Крану все еще привязан к дереву. Тройи вспомнил его вчерашнюю мольбу о помощи и тяжело вздохнул. Значительная часть его, та часть, которая была сейчас Связана и думала прежде всего о благополучии Королевы, говорила, что Крану опасен. В памяти всплыла сцена между ним и Мойрой, когда Крану применил свою силу против ее воли, пытаясь получить то, что она не хотела давать. Это говорило о том, что Крану всегда был безумцем, плюс ко всему Тройи ничего не мог поделать с решением Грилы.
Но самец, которым он был до встречи с Мойрой, самец из племени Грасты, которого он все еще чувствовал внутри себя, убеждал, что Тройи не может просто бросить Крану на произвол судьбы. Он мог бы поговорить с Грилой от своего имени. Он мог бы попытаться примирить Мойру с ним, если бы Крану захотел раскаяться в содеянном. Крану никогда не давал Тройи повода надеяться на то, что был достойным самцом, и все же Тройи не видел в нем зла, как все остальные. Тройи никогда прежде не отрекся бы от него, да и сейчас это казалось неправильным. Он не знал можно ли их было назвать друзьями, но они определенно были кем-то друг другу.
Мойра шевельнулась в его руках, вырвав Тройи из раздумий почти сразу же, как только его тело ожило, лишив на мгновение дыхания. Он знал, что рано или поздно его реакция уже не будет такой острой, и с нетерпением ждал того дня, когда сможет снова обрести власть над своим телом. До тех пор все, что он мог, это выпустить Мойру из своих объятий, когда она приподнялась на руках, пригладила свою гриву кончиками пальцев и сонно заморгала, глянув на него. Она сделала то, что так любила делать Грут — растянула губы и обнажила несколько зубов. Грон объяснял ему, что это хороший знак, а не признак гнева, и Тройи надеялся, что он прав.
Мойра заметила его разбухшую плоть, чертову штуковину, которая практически умоляла обратить на нее внимание, и показала еще больше зубов. Ее щеки округлились так, что с этого ракурса они вдруг показались Тройи очень милыми, затем покачала головой из стороны в сторону в другом жесте, который ему ни о чем не говорил. Она была для него манящей загадкой, обрамленной солнечным светом. Его грудь наполнилась теплом и любовью к ней. Он понял, что она ему действительно нравится, даже очень. Он был рад, что именно она Связала его Узами.
Его возбуждение напомнило ему о том, что они делали вместе прошлой ночью, а разум воскресил в памяти картины ее обнаженного тела, пока его кровь не вскипела. Она не спарилась с ним. Все было гораздо лучше. То, что Грон рассказал ему о соприкосновении губ, действительно доставило Тройи удовольствие, и ей, похоже, тоже. Он был рад, что его предупредили, иначе к такому было бы трудно привыкнуть. Он знал, что Связь с Мойрой не будет похожа на Связь с Королевой его вида, казалось, что ни один привычный порядок вещей к ней не применим. Давление губ и игра языков. Она хотела, чтобы он касался ее груди, наслаждалась, когда он сосредотачивался на ней. Она позволила ему обвить себя хвостом и даже погладила по нему. Она первая доставила ему удовольствие, не ища удовольствия для себя!
Ему было так приятно ощущать на себе ее руки. Не только физические прикосновения к его сверхчувствительной коже, пронизывающие каждую клеточку его тела, но и движения ее руки на его хвосте, рассеивающие его мысли, как ветер, срывающий листву. После того как его бросили и оставили страдать от горячки, он и не мечтал, что она примет его, позаботиться о нем, возжелает его. Это был величайший дар. Вот почему он был счастлив этим утром. Она могла просто дернуть его за хвост, сесть на него верхом, а потом уйти, его горячка была бы удовлетворена этим, но не он.