— Мы поговорим, ладно? Просто... примем это. Посмотрим, что получится. — Она снова смотрит в сторону, и мне чертовски хочется закричать от этой неловкости, что все еще есть между нами.
Вместо этого я киваю.
— Разговор. Ладно.
Я прочищаю горло.
— Наслаждалась Рождеством?
— Ты получила мой подарок? — пробую я снова. Я знаю, что она получила его, но сейчас хочу услышать это от нее.
Ее щеки розовеют, и она сжимает губы. На мгновение я уверен, что она снова мне не ответит. Потом...
— Да. Я получила его.
— Тебе понравилось?
Я забегаю вперед, беспокоюсь за ее ответ, мое сердце останавливается, пока я жду.
Она не смотрит в камеру, лишь вниз, словно пытается решить. Экран дергается, когда она поворачивает компьютер, и тогда я вижу это.
Висит на стене, рядом с ее кроватью, узнаваемое изображение того, как моряк целует медсестру на Таймс-сквер.
Дыхание покидает меня.
Кира поворачивает экран в свою сторону, и я вижу, как покраснело ее лицо. Мы ничего не говорим. Тут ничего не скажешь.
Ей настолько понравился мой подарок, что она не просто повесила его в своей комнате рядом со своей кроватью, но и отдала ему видное место, где всегда будет смотреть на него.
Думаю, мы оба знаем, почему я выбрал именно эту особенную картину.
И с этим ничего не сделать, она словно одержима Второй мировой войной.
— Спасибо, — шепчу я.
Ее брови сходятся на переносице.
— За что?
— За то, что дала мне надежду, что я не окончательно потерял тебя.
Она ничего не говорит, снова сжимает губы, словно так много хочет сказать, но не позволяет себе этого произнести.
— Мне... мне нужно идти.
Так или иначе, но я знал, что это произойдет. Мое первое побуждение — найти предлог, чтобы удержать ее на связи, но я немного зол из-за этого и снова киваю.
— Ладно. У тебя есть мой новый номер? — Я отключился от контрактного номера мамы и отца, когда он женился, но мы с Кирой не общались некоторое время, поэтому я не смог ей его оставить. Я быстро пишу его в чате. — Напиши мне, чтобы мы могли убедиться, что он верный. — Она медлит, почти впиваясь взглядом в нижнюю часть экрана, где написан мой номер.
— Кира...
— Хорошо, — ворчит она скорее самой себе, чем мне. Я вижу, как она берет свой телефон и начинает набирать. Мой телефон секунду спустя трезвонит о входящем сообщении, и я широко ей улыбаюсь.
Она закатывает глаза.
Из-за этого, конечно же, я улыбаюсь еще шире, и в очередной раз это так похоже на то, что было раньше, что у меня голова кружится от облегчения.
— Мне действительно нужно идти.
Я уже сохраняю ее номер у себя в телефоне.
— Ладно. — Все еще улыбаюсь как слабоумный.
Она еще секунду смотрит на меня, потом бормочет «пока», прежде чем закончить звонок.
Я смотрю на телефон, на ее номер, знаю, что я идиот, такое чувство, словно я только что выиграл миллион долларов.
Теперь, когда Кира и я «пытаемся» снова разговаривать, я нахожу глупые отговорки, чтобы все время писать ей. Хотя я не вру. Эти занятия — сущая пытка. Я чувствую, что усну на этом чертовом стуле.
Смотрю вниз на свой телефон, тревожась за ответ Киры.
Не нравится мне, как это звучит. Ни капельки. Хмурясь, пишу ей в ответ:
Она заставляет меня дожидаться ее ответа почти семь минут.
Так и знал.
Раздраженный, я бросаю телефон обратно в карман. В ее возрасте я веселился. Круто отрывался. Благодаря этому я знаю, что творится на этих вечеринках.
Не твое дело. Забудь об этом. Черт возьми, это не мое дело. То, что я представляю Киру на одной из этих вечеринок, где все похотливые подростки наверняка будут пускать слюни на нее, полностью портит мое настроение. Ей теперь пятнадцать, и я четко помню, каким я был в этом возрасте. Что на самом деле вытворяли мои друзья.
Остаток дня я провожу погрязший в раздражении, отказываясь говорить с кем-либо. Даже с Райаном. Я хочу предупредить его о планах его сестры, чтобы он мог попытаться вмешаться и воспрепятствовать им. Это подло, я в курсе, поэтому я держу это в себе и весь день изнемогаю от безысходности.
К тому времени, как вечером я возвращаюсь в нашу с Райаном спальню в общежитии, уже восемь часов. Я вхожу и бросаю свою сумку на кровать, а сам падаю следом, приземляясь в кипу гнева, ненависти к себе и ревности.
Я не хочу, чтобы она ходила туда, вечеринки открыты для ухаживаний пьяных, возбужденных парней. Она имеет право жить своей жизнью, даже наслаждаться, будучи подростком. Сейчас у нее наконец-то появились подруги, она больше не одиночка. Кира не заслуживает, чтобы я мешал ей веселиться.
Но я, черт возьми, погибаю. И каким придурком это меня делает?
Худшим в своем роде.