Ненавижу семейную жизнь

— Я считаю, Агнешке у нас очень хорошо, — говорит Хетти. — Она говорит, что никогда в жизни не видела такой семьи, как наша.

— Так у нее вроде где-то там имеется муж и мамаша, да еще сестра-инвалид?

— Не понимаю, почему ты так настроена против бедной Агнешки, — говорит Хетти. — Когда она у нас только появилась, она не очень хорошо знала язык, и мы не сразу разобрались, что муж на самом деле не муж, а друг, и все прочее. Он, кстати, не только сценарист, но еще и водитель автобуса, как только ему удастся пристроить свой сценарий, он переедет жить сюда, а это значит, что Агнешка будет у нас работать еще сто лет. Ты ведь знаешь, каково это — пристроить сценарий. Китти состариться успеет.

— Подозреваю, что в Лондоне это легче, чем в Кракове.

— Что касается матери и сестры, то они эмигрировали в Австралию, — объясняет Хетти. — В мире все постоянно меняется, — добавляет она, намекая (возможно), что я слишком стара и безнадежно отстала от жизни.

— Ты видела ее дружка, когда он был здесь на Рождество? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит Хетти, — его самолет не мог вылететь вовремя, в Хитроу заложили бомбу, и все рейсы были отменены. Он приехал, когда мы уже были у Серены. И уехал до того, как мы вернулись.

— Понятно, отпуск у водителя автобуса очень короткий. Зато морковная дружба с Нисденом продолжается, — говорю я.

— Она больше не растит морковь, — говорит Хетти. — Есть такая штука, как севооборот. Земля нуждается в отдыхе, а искусственных удобрений она не признает.

— Морковная муха может стать настоящим бедствием, — говорю я, — особенно когда отказываются использовать инсектициды.

Не понимаю, почему я так разозлилась на Хетти, но вот поди ж ты — просто полыхаю.

Хетти говорит, что ей пора, Агнешка подает обед. Я чуть не поссорилась с ней, такого у нас никогда в жизни не бывало, но убей меня бог, если я в состоянии понять из-за чего.

Я звоню Серене. Она зовет меня приехать к ней обедать, но я говорю, что не могу, я сейчас в галерее, а до Серены ехать не меньше сорока минут. Она спрашивает, сколько у меня сегодня было посетителей, и я отвечаю, что всего двое, да и те просто ходили, смотрели — сейчас затишье, — впрочем, есть одна серьезная заявка на гравюру Уильяма Бейтса за 750 фунтов, завтра покупатель скажет “да” или “нет”. Серена говорит, чтобы я прилепила в окне бумажку — “Ушла обедать”, кстати, это чистая, святая правда — и ехала к ней, ну, я и поехала. Почти все мои посетители — завсегдатаи, в случае чего номер моего мобильного телефона у них есть.

Серена сошлась с домашними животными на более короткую ногу. Когда они с Джорджем переехали в Уилтшир, они завели овец. Овцы были породы соэй, семь штук, маленькие, грациозные создания, похожие на оленей, родом с Северо-Шотландского нагорья. У них очень сложная семейная структура: баран-султан, баран-визирь, любимая жена, вторая жена, третья жена, четвертая жена и бабушка. Жили они в поле, прилегающем к фермерскому дому, и любили стоять на возвышающемся посреди поля мини-Примроуз-Хилле, который образовался из развалин хозяйственных построек после того, как их засыпали вынутой для устройства подземного септика землей, а поверх зазеленела трава. Султан гордо стоял на вершине холма, остальные члены семьи выстраивались за ним согласно семейной иерархии. У султана были великолепные рога, мощные и изогнутые, у визиря рога покороче и потоньше, какие и подобает носить в подчиненном статусе; любимая жена султана кокетливо охорашивалась; вторая, третья и четвертая угрюмо ревновали; бабушке позволялось смиренно пастись рядом.

После овец Серена и Джордж завели гусей, кур и уток, выкормили и съели — с большой неохотой — двух свиней. У них жили три собаки, две кошки, а однажды они даже устроили аквариум с тропическими рыбками. Когда им обоим надо было отлучиться из дома, просили меня приехать и пожить, чтобы “присмотреть за животными” — и за детьми, которые еще не вылетели из гнезда. Я, конечно, приезжала — куда деваться? — и “присматривала” — а что делать?

После того как Серена с Джорджем переселились из Лондона в деревню, у них родился поздний ребенок, как будто дом ждал, чтобы его наполнила новая жизнь. Ребенок скрепил их отношения, только Джорджу эта крепость не так уж была и нужна, он предпочитал свободу, необремененность. Ему к тому времени было пятьдесят шесть, и детей с него хватало. Серене — сорок шесть. Она пошла к своему доктору советоваться, не опасно ли рожать ребенка в таком возрасте, и тот рассказал ей, что его мать родила его в сорок восемь, и ничего, возраст тут вообще не имеет значения. И ребенок родился.