Ненавижу семейную жизнь

Ходят разговоры о том, что Мартина собираются откомандировать в Комиссию по изучению реформы системы социального обеспечения следить за разработкой перспективного плана размещения и подготовки кадров для решения проблем безработицы, но Мартин лавирует и маневрирует, стараясь этого избежать. Платить ему тогда стали бы больше, однако он видит себя в будущем политическим обозревателем, а потом и политическим деятелем. Политического обозревателя скорее выберут кандидатом в парламент, чем журналиста, пишущего экономические обзоры. Ему нужно быть на виду.

Мартин дремлет в храме отдохновения на четвертом этаже. Здесь все светло-зеленое с розовым, это сочетание режет глаз, однако признано, что оно способствует быстрому засыпанию. У них с Хетти дома стены в темных, резких, насыщенных тонах, а мебель они покрасили красным, кроватка же Китти желтая — чтобы оптимизировать число синаптических контактов. Хетти презирает нынешних целителей-астрологов-психотерапевтов со всеми их магическими кристаллами, гороскопами и прочей чепухой, однако убеждена, что цвет способен влиять на настроение, и Мартина это умиляет. Сам он вырос среди прозаичных, нетерпимых к малейшему проявлению фантазии людей, и сейчас затеи и чудачества южан его порой просто завораживают.

К Мартину присоединяется его редактор и непосредственное начальство Гарольд Мэппин, он рухнул на соседнее ложе (копия римской фрески, первый век нашей эры) и сообщил, что почти весь номер зарубили. “Остались только ваши “Брюзги и скряги”, они прошли на ура. И это называется жизнь! Я должен вздремнуть, иначе мне конец. Дебора меня вконец ночью измочалила. Огради нас господь от молодых женщин”.

В политике руководства наметились перемены: Министерство финансов сочло, что новые проекты, связанные со здравоохранением, обходятся слишком дорого, исследования доказывают то, что Мартин давно подозревал: чем больше мы убеждаем людей молодых заботиться о своем здоровье, тем меньше им хочется нас слушать, здоровьем интересуются лишь те, кто его потерял и кто уже состарился. Осенний номер должен сконцентрироваться не на угрозах, а на утверждении позитива. И еще: журнал теряет подписчиков, “Деволюцию” перестали покупать даже его главные читатели — правительственные учреждения, теперь и они страдают от сократившегося бюджета.

Все это сообщает Гарольд Мартину, устраиваясь на подушках, Мартин доволен и польщен доверием босса. А у босса есть для него еще более важная новость: он решил не перебрасывать Мартина в Комиссию по реформе системы социального обеспечения:

— Такой, как вы, там со скуки помрет. В нашей команде вы нужнее. Что скажете насчет статьи о смягчении холестериновой угрозы на основе новейших данных науки? Англии нужны жизнеутверждающие новости.

— То есть что-то вроде “А знаете, оказывается, сэндвичи с чипсами нам вовсе не враги”? — Мартин спрашивает иронически, но Гарольд вполне серьезно говорит:

— Вот именно, — и засыпает, не дожидаясь дальнейших комментариев. Руки он закинул за голову, как младенец.

Гарольду около пятидесяти, он крупный, шумный и волосатый, с острым взглядом. В редакции считают, что он аутист, ну если не аутист, то синдром Аспергера у него явно наблюдается, и ищут в интернете симптомы, чтобы подтвердить свою уверенность в том, что его способность к социальному взаимодействию ничтожна, поэтому его можно считать неадекватным и, соответственно, игнорировать. Мартин же с ним всегда ладил идеально.

Окрыленный, в приподнятом настроении, Мартин идет домой. Доходит пешком до Трафальгарской площади и едет на Барнет по Северной линии от Черинг-Кросс до Кентиш-тауна. С тех пор как эту линию построили сто лет назад, поколение за поколением служащих Вестминстера возвращаются домой в Кентиш-таун именно этим маршрутом. Идешь какое-то расстояние пешком — и для того чтобы пройтись, и чтобы не пересаживаться на “Набережной Виктории”. И как многие до него, он подходит к дому со смешанными чувствами: желание увидеть семью борется в нем со смертельным страхом, что она вообще существует. Ожидающая его семья — источник и величайшего счастья, и величайшего ужаса. Когда-то Мартин был молод и свободен, теперь у него есть обязательства, он не имеет права думать только о себе.

Если его из просто редактора сделают ответственным редактором, на что шансы, как он понимает, вполне реальны, его жалованье увеличится на целых шесть тысяч фунтов в год. Это означает, что Хетти сможет по-прежнему сидеть дома с ребенком и никакая няня им не понадобится. Он хочет жить в своем доме один. Хетти он не считает отдельным от себя существом, ведь она с ним единая плоть. Рождение Китти сначала разрушило было эту едино сущность, появился кто-то чужой, от кого хотелось избавиться, но сейчас он и свою дочь ощущает как продолжение себя.