Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы понять, кому они принадлежат. Я всегда чувствую его присутствие… это похоже на то, как у некоторых людей ломит кости перед дождем.
— Чего ты хочешь?
Поднимаю на него взгляд, когда он не отвечает.
На нем черная толстовка с капюшоном и темные джинсы. Полная луна освещает резкие черты лица, когда он достает сигарету из пачки и подносит ко рту.
Молча изучает меня… как будто я какой-то новый странный образец под микроскопом.
Прищуриваюсь и встаю.
— Чего ты хочешь? — повторяю, на этот раз жестче.
Разочарование подкатывает к горлу, когда он не отвечает, и я толкаю его.
— Какого черта ты здесь делаешь, Нокс?
Собираюсь толкнуть его снова, но он прижимает меня стене, обхватывая руками.
Я замираю, внутри все переворачивается, когда длинные пальцы обвивают мою шею, и он наклоняет голову.
Грубый голос угрожающе звучит в ушах: — Я знал, что тебе будет больно, — меня прошибает холодный пот, а в груди что-то странно щемит, когда он облизывает мою заплаканную щеку. — И я хотел это увидеть.
Его жестокие слова вонзаются прямо в сердце.
— Я ненавижу тебя.
Чувствую это всеми фибрами души.
Он отталкивает меня и уходит с мрачным смехом, таким же бессердечным, как и он сам.
Год спустя…
Морщась, поправляю бретельку персикового шифонового платья подружки невесты, желая очутиться где угодно, только не здесь.
Мои губы кривятся, когда наблюдаю за мамой и ее новым мужем, кружащимися на танцполе.
Люди улыбаются и хлопают, он наклоняется к ней и запечатлевает долгий поцелуй на ее губах.
Они выглядят такими счастливыми, что меня тошнит.
Оторвав взгляд от этой ходячей катастрофы, подхожу к бару, расположенному в углу.
— Что тебе предложить, красавица? — спрашивает бармен.
Надеясь, что он сжалится надо мной и не попросит удостоверение личности, говорю: — Водку со спрайтом.
Он оглядывает меня с ног до головы, оценивая: — У тебя есть…
— Моя мама невеста, — шепчу я, — мне бы не помешало выпить.
Он наполняет бокал и подмигивает: — Хорошо, но, если кто-то спросит, я этого не делал.
Одаривая его благодарной улыбкой, беру бокал, который он ставит передо мной.
— Спасибо.
Пробираюсь в заднюю часть большой комнаты, изо всех сил стараясь слиться со стеной. У моей мамы небольшая семья, как и у ее нового мужа, так что,
В раздражении провожу языком по зубам — зубам, на которых больше нет брекетов, потому что мама
Боже, все в этом браке отвратительно.
Закрыв глаза, делаю глоток, надеясь, что алкоголь притупит гнев в животе и сделает пребывание здесь более терпимым.
Уже собираюсь вернуться к бару и попросить повторить, когда мой телефон вибрирует.
Улыбаюсь, видя его имя на экране.
— Привет, — отвечаю я. — Разве ты не должен танцевать?
Слышу его смех в трубке: — Я слишком занят, любуясь тобой, — его голос становится серьезным, — ты прекрасно выглядишь.
Осматриваю комнату, но не вижу его.
—
— Интересно, — размышляет он. — Я как раз думал об этом же.
Пробираюсь в другой конец комнаты в надежде увидеть его.
— Где ты прячешься?
— Я только что выскользнул через заднюю дверь и сейчас направляюсь к своей машине… жду, когда красивая рыжеволосая девушка выйдет и присоединится ко мне.
— Вот как? — поддразниваю, ставя пустой бокал на стол.
— Ты нужна мне, Аспен, — хрипит он, и я представляю, как он поглаживает свой член в ожидании меня. — Я чертовски твердый, с тех пор как увидел тебя.
Зажав телефон между ухом и плечом, направляюсь к выходу.
— Похоже, мне стоит что-то с этим сделать…
Вздрагиваю и чуть не роняю телефон, когда кто-то хватает меня за запястье.
Волна враждебности захлестывает меня словно горячая лава, когда поднимаю глаза и понимаю, что это Нокс.
Этот мудак больше не просто хулиган и враг…
Сильнее удерживая, он ведет меня в помещение, похожее на гардеробную.
— Какого черта?
— Давай проясним одну вещь, — рычит он, загоняя меня в угол, пока спиной я не упираюсь в вешалку с одеждой. — То, что твоя шлюха-мать вышла замуж за моего отца, ничего не изменит между нами.
Мне почти хочется рассмеяться, потому что это новое
Однако забавно, как сильно это бесит его.
— Оу, в чем дело,
Слова застревают в горле, когда одной рукой он закрывает мне рот, а другую держит над горлом в угрозе сжать.
— Я ничего не боюсь,