Немые и проклятые

— Если собираешься сделать что-то чудовищное, постараешься скрыться за накрепко запертой дверью, чтобы наверняка исключить любую вероятность вторжения. Психологическая потребность. Серьезные самоубийства обычно совершают со всеми предосторожностями.

— Что еще вас насторожило?

— То, как все здесь оставлено: телефон, конфеты, тапочки. В этом есть какой-то… как бы сказать? Недостаток преднамеренности.

— Это относится к жене, разумеется, — согласился Кальдерон.

— Впрочем, пока мои рассуждения — всего лишь догадка, — подчеркнул Фалькон.

— А жидкость для прочистки труб? — продолжил Кальдерон. — Зачем пить жидкость для труб?

— В бутылке может оказаться и что-нибудь покрепче, — сказал Фалькон. — А вот зачем… Ну, он мог отмерить себе наказание… Что-то вроде желания очистить себя от всех грехов. Кроме того, способ бесшумный и необратимый. Все зависит от того, что еще он выпил.

— Что ж, инспектор, действительно похоже на умысел. Итак, в этих смертях есть элементы умысла и спонтанности.

— В общем… если бы они лежали рядышком на кровати, взявшись за руки, а к пижаме Веги была приколота записка, я бы с радостью счел это самоубийством. В данных обстоятельствах предпочитаю расследовать случай как убийство, прежде чем принимать окончательное решение.

— Возможно, записка в его руке развеет наши сомнения, — произнес Кальдерон. — Хотя странно переодеваться ко сну, перед тем как… Или это тоже психологическая потребность? Подготовка к самому долгому сну.

— Будем надеяться, что Вега из тех, кто оставляет включенными камеры слежения и заряжает в видеомагнитофон кассеты, — сказал Фалькон, возвращаясь к практическим вопросам. — Мы должны осмотреть кабинет.

Они прошли через холл и спустились по лестнице в коридор. Кабинет Веги был справа, окна выходили на улицу. Кожаное кресло развернуто спинкой к столу, на стене в рамке — постер с изображением корриды, проходившей в этом году во время апрельской ярмарки.

Большой пустой письменный стол светлого дерева с ноутбуком и телефоном. Под столом тумба на колесиках с тремя ящиками. За дверью четыре черных шкафа для документов, а в конце комнаты — записывающее оборудование для камер слежения. Лампочки не горят, вилки вытащены из розеток. Внутри каждого магнитофона — неиспользованная кассета.

— Дело плохо, — констатировал Фалькон.

Все шкафы были заперты. Он подергал ящики под столом. Заперты. Фалькон поднялся в спальню и нашел гардеробную: справа — его рубашки и костюмы, слева — ее платья и множество туфель (некоторые пугающе одинаковые). В ящике высокого комода лежали бумажник, связка ключей и сверху несколько мелких купюр.

Один ключ открыл тумбу под столом. В двух верхних ящиках не нашлось ничего необычного, но, когда Фалькон открыл третий, в глубине, за стопкой бумаги он нащупал твердый предмет. Пистолет.

— Редкая марка. Нечасто доводится видеть девятимиллиметровый «Хеклер и Кох», — сказал Фалькон. — Такой покупаешь, если ждешь неприятностей.

— Будь у вас пистолет, что бы вы предпочли? Выпить литр жидкости для труб или вышибить себе мозги? — спросил Кальдерон.

— Если б пришлось выбирать… — начал Фалькон.

В дверях показался адвокат, в его темно-карих глазах застыл гнев.

— Вы не имеете права!.. — заговорил он.

— Это расследование убийства, сеньор Васкес, — сказал Фалькон. — Сеньора Вега — в постели наверху, ее задушили подушкой. У вас есть предположения, зачем ваш клиент держал это в кабинете? Васкес моргнул при виде пистолета.

— Севилья — один из тех занятных городов, где богатые, уважаемые люди живут буквально рядом с подонками общества: совсем недалеко отсюда находится район Сан-Пабло, славящийся преступниками и наркоманами. Всего-то и нужно миновать один жилой квартал, бумажную фабрику и улицу Тесалоника. Полагаю, он держал его для самообороны.

— Как и камеры слежения, которые не потрудился включить? — уточнил Фалькон.

Васкес посмотрел на безжизненную технику. Его мобильный проиграл первые такты «Кармен». Служители закона с улыбкой переглянулись. Васкес спустился в холл. Кальдерон закрыл дверь, и Фалькон получил возможность убедиться в том, что заподозрил еще утром, пожимая судебному следователю руку: у Кальдерона были новости, непосредственно касавшиеся Хавьера.

— Я хотел, чтобы ты услышал это непосредственно от меня, — заговорил Кальдерон. — А не через фабрику сплетен полицейского управления или суда.

Фалькон кивнул, горло сжало так, что он не мог выдавить ни слова.

— В конце лета мы с Инес поженимся, — сообщил Кальдерон.

Фалькон был уверен, что к этому идет, но все же новость пригвоздила его к полу. Казалось, прошло невыносимо много времени, пока он, шевеля ногами со скоростью водолаза на океанском дне, подошел достаточно близко, чтобы пожать Кальдерону руку.

Он думал по-дружески взять следователя за плечо, но рука не поднялась. Горечь разочарования разлилась во рту привкусом гнилой маслины.

— Поздравляю, Эстебан, — только и сказал он.

— Вчера вечером мы объявили о нашем решении семьям, — рассказывал Кальдерон. — Ты первый из посторонних, кому я это говорю.

— Вы будете очень счастливы вместе, — произнес Фалькон.