Немой Онегин

Пушкин — П. А.Вяземскому.

29 ноября 1824 г. Михайловское.

…Дивлюсь, как письмо Тани очутилось у тебя. Отвечаю на твою критику: Нелюдим не есть мизантроп, т. е. ненавидящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне всё ему скучно, и что блеск один может привлечь его… если впрочем смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17‑летней, к тому же влюблённой!

Вопрос исчерпан; ей 17.

Эта юная влюблённая девственница, когда бежит, не руководствуется логикой. У неё в голове фантазии. Там чудеса, там леший бродит, ангел-хранитель летает; Онегин ей всюду мерещился, во сне посещал. А когда он нашёл её на лавочке, то показался ей привидением:

Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени

Да-с, грозная тень, из глаз искры, — именно привидение, адская штука, вылезает из гроба; вспомните отца Гамлета, тень Банко, заколебавшую Макбета, да и у нашего автора гробы закрываться не успевают — то царевич Димитрий из могилы вылезет:

Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Ужели тень сорвёт с меня порфиру?

то сам царь Иван Васильевич:

Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла!

Иззз грррробба! (скрежеща зубами, с рычанием, по-актёрски). Онегин у влюблённой Тани — из романов. Как простая девка Дульсинея обладала воображаемым титулом и достоинствами, так и воображаемый Онегин — рррроковой. А на деле — просто добрый малый, «как вы да я, как целый свет».

III. На всякого мудреца довольно простоты

…Уважаемые читатели! Как вы понимаете, за главой "Таня" должна следовать глава "Женя". Так и было. Но в процессе работы сюда то и дело стали вторгаться комментаторы и пушкинисты (среди которых встречаются совершенно убогие). Придётся с ними разобраться немедленно, чтобы не тащить их в открытое море дальнейшего рассказа, где ждут события таинственные и невероятные. А ведь кроме пушкинистов (в числе которых вы увидите даже Б. Н. Ельцина) нас будут сбивать с пути ещё и режиссёры, композиторы, соавторы Пушкина (да-да!), чтецы, артисты, художники… попробуй, прорвись к прекрасному и высокому сквозь такую толпу сцилл и харибд! Итак…

Итак, два великих комментатора — Лотман и Набоков — не заметили уморительно смешного кросса. У Лотмана об нём вообще ни слова, а у Набокова — педантичный реестр:

Описывая, как Татьяна, выскочив из-за стола, мчится в сени и потом в парк, Пушкин даёт читателю представление о месте действия. Татьяна прыгнула в боковые сени, затем с крыльца на двор и в сад. Затем обежала куртины, т. е. клумбы в виде дисков, полумесяцев и прямоугольников, мостики, перекинутые над оврагами, и лужок («кошеный лужок» вычеркнут в беловой рукописи), влетела в парк по аллее, ведущей через лесок к озеру, но прежде, чем очутиться у озера, свернула с дорожки, бросившись сквозь непременные в каждом русском сельском поместье цветники, составлявшие предмет его гордости, — кусты сирени (или, как у Пушкина, «кусты сирен»: необычное словоупотребление, но имеется в виду, по Линнею, Syringa vulgaris, вывезенная из Азии через Турцию и Австрию в шестнадцатом веке, эмансипировавшаяся родственница ценимой в домашнем хозяйстве маслины).