Немного волшебства

Амалия прекрасно знала, какой эффект оказывает на мужчин контраст яркой внешности и монашеского нрава. Они, мужики, теряют головы, забывают очевидное: что Амалию не мама с папой одевают и причесывают, она сама наряжается да красится, культивирует образ секс-бомбы. И рвется дурачье в бой: раскрыть в Амалии только им увиденное месторождение страсти и адского темперамента. Путь к месторождению должен быть в меру долог и труден, богатство золотой жилы раскапываться постепенно. Но уж когда Амалия решит, что можно играть крещендо, то сделает это оглушительно. К сожалению, мало кто из мужчин способен жить на вулкане. Из бывших Амалиных любовников ни один не сравнился с ней по темпераменту. Она была готова к воздержанию, к игре в неопытность, но, когда игры заканчивались, требовала не меньше пяти часов ударного секса каждую ночь и брала инициативу на себя. В ней просыпались ненасытная страсть и желание, как у паучихи, до смерти замучить партнера. Через некоторое время любовники с позором от нее бежали. Амалия давала себе слово не впадать в раж, но справиться с паучьими наклонностями не получалось.

Обычная тактика в случае с Горлохватовым не подходила. Он, конечно по-другому и быть не могло, впечатлился Амалиными формами, но пребывал в разобранном состоянии, мечтал найти дочь, а не переспать с домоправительницей. Борис Борисович напоминал раненого волка, который вне конуры зубы показывает, а спрятавшись в нее, в одиночестве, воет от боли и лижет рану. Участие требуется любому, даже волку матерому. Супруга Горлохватова – вобла в трауре – никакого участия к мужу не проявляла, бродила тенью или лежала на кровати, уставившись в потолок. А у Амалии сострадания было навалом, хоть сто пудов.

И все-таки она несколько дней не решалась перейти к активным действиям. Ухаживала за Горлохватовым, но рук и языка не распускала. Жене Горлохватова – ноль внимания, даже чашки чаю не предлагала. Катя не объявилась и через неделю. Борис Борисович перестал бриться, отказывался от еды, не менял одежды, глаза его покраснели от недосыпа. Амалия собралась с духом.

Поздней ночью дождалась паузы в бормотаниях-молитвах из-за двери кабинета Горлохватова, перекрестилась, Господи, помоги, и вошла.

Борис сидел в кресле. Уставился на нее – новости есть? Амалия покачала головой, подошла к нему.

– Не могу видеть, как вы страдаете! Сердце на клочки разрывается. Да что же это за наказание такое! – по-бабьи запричитала она.

Борис сморщился, но без недовольства, – то ли улыбнуться пытался, то ли усмехнулся.

Амалия со всхлипом обхватила его голову и прижала к своей груди:

– Бедный вы, бедный! Совсем истосковался! Высох весь, кожа да кости, в чем только душа держится!

Нос Бориса, оказавшийся в ложбинке между теплыми полушариями, уловил смесь запахов: острый – какой-то сладкой парфюмерии, и слабый – женского пота. У него приятно закружилась голова. Через несколько секунд почувствовал, что задыхается от отсутствия кислорода, но это тоже было приятно. Хотелось потерять сознание под ласковые бормотания и материнские поглаживания этой удивительно сердечной женщины.

Амалия осторожно развернула его голову, теперь он прижимался к груди ухом, судорожно схватил воздух и обнял домоправительницу за бедра.

Ни хрена не возбудился, отметила Амалия. Ничего! Не таких импотентов поднимали!

– Чем же вам помочь? – ворковала она. – Чем утешить? Не хотите рюмочку? Знаю, что вы не пьете. А если как лекарство? Потом я кашку сварю. Манную любите? На молоке и негустую, сладкую, как для маленького?

От рюмочки Борис отказался, но каши манной вдруг захотел. Как придурок недоразвитый, спросил, по-детски шепелявя:

– Ты меня покормишь?

– Конечно, родненький!

«Будем играть в маму и сыночка», – подумала Амалия.

Борис расстегивал ее блузку, елозил лицом по груди, искал губами соски. Амалия поощрительно гладила его по голове, словно это не мужчина великовозрастный, а младенец неразумный.

Искусственник, вздыхала про себя, мама в детстве грудью недокормила.

Дав Борису вдоволь начмокаться, Амалия ласково его отстранила, обращалась ни на «ты», ни на «вы»:

– А сейчас нам надо покушать. Через минутку я приду и принесу кашку.

«Я свихнулся? – спросил себя Борис, когда она вышла. – Пусть свихнулся! Думать о Кате страшно больно, я устал от боли, хочу отдохнуть и знаю, где отдых».

Катин побег со Скробовым стал для Бориса повторным ранением в то же самое место. Черная дыра в груди ширилась и нестерпимо болела.

У Амалии не было времени варить настоящую кашу – это верных пятнадцать минут, за которые настроение у Горлохватова может перемениться, а еще, чего доброго, уснет мужик. Она высыпала манную крупу в пиалу, залила водой и на две минуты поставила в микроволновку. Достала, плеснула молока, размешала, попробовала на вкус. Дрянь, но можно исправить с помощью масла и сахара. Через три минуты Амалия была рядом с Борисом. Он хотел сам взять ложку, но Амалия не позволила. «Я покормлю», – возразила так просто и естественно, словно кормление с ложечки взрослых мужчин – обычное дело.

Борис подчинился с видимым удовольствием.