Немного сумасшедшая

Я знал: когда она сказала, что любит меня, это был первый раз, когда она говорила это серьезно.

Дрю резко проснулся, ударившись о низ столика и едва не опрокинув обед, который перед ним только что положила бортпроводница. Он посмотрел на серую пасту под мутным соусом кирпично-красного цвета. Прощайте, помидоры, хабанеро и все признаки Норы.

Ему не хотелось это есть.

挂念

17 июля

Самолет снижался в туман Ланьчжоу. Дрю сидел так долго, что его ноги были скручены и напряжены в ловушке тесного места эконом-класса. Он боялся, что много дней не сможет тренироваться, по крайней мере, пока все не будет выгружено и пока в деревне не одобрят его присутствие. В последний раз, снисходительно вдохнув отфильтрованный воздух в самолете и зажмурив глаза, чтобы запечатлеть образ Норы в памяти, Дрю встал, чтобы подготовиться к тому, что его ожидало.

Он уже был в Ланьчжоу дважды. Это был город с большой историей — распространенной для большинства больших городов Китая — но для Дрю Ланьчжоу никогда не был городом политики, демонстраций, он даже не ассоциировался с его типичными врачебными командировками. Это был город открытий, истории ранних керамических барабанов и подлинной глубокой страсти к происхождению азиатской перкуссии.

Ланьчжоу был большим и просторным, но задыхающимся от загрязнений, результата быстро развивающейся промышленности и десятилетий неконтролируемой утилизации отходов. За последние годы правительство предприняло попытки оградить нынешнее поколение от загрязнений, но Дрю был уверен, когда оглядел небо за пределами аэропорта, что был не единственным, кто сомневался, не было ли уже слишком поздно для этих попыток. В любом случае, исходя из того, что он заключил из задания в письме, население города не было целью его прибытия. Целью Дрю была Ченгхуакун —  деревушка за чертой города, одна из сотен «раковых деревень», где почти каждый житель боролся с различными злокачественными опухолями, большинство из которых в настоящее время неизлечимы. Здоровая молодежь давно покинула небольшое фермерское сообщество. Остались лишь представители старшего поколения, фермеры, которые гордились своей землей всю свою жизнь и те, кому уезжать было некуда.

Дрю взял свой багаж и прошел к таможне, чтобы получить коробки с медикаментами, которые сюда прислали для него. Каждый шаг прочь от самолета был, словно еще один шаг прочь от нее, от жизни, к которой он ненароком так привык. Мимолетный взгляд на опись инвентаря в каждой из коробок — и в желудок будто упал свинцовый груз. Это не была стандартная командировка. Он приехал не для того, чтобы лечить болезни и спасать жизни. Он приехал, чтобы лечить только симптомы. Дрю приехал, чтобы дарить утешение, а не надежду.

Он включил телефон, чтобы послать Норе смс, вдруг отчаянно нуждаясь в нити, соединяющей его с более оптимистичным миром: Благополучно добрался. Здесь нет зеленых зебр. Что на ужин?

Хаос, окруживший его, пока он ожидал такси, резко контрастировал со спокойной жизнью с Норой. Люди были везде. Было жарко и душно. Его обременяло то количество сумок и коробок, которые ему нужно было перевезти, и на поиск достаточно вместительного такси для его посылок, казалось, ушли часы. О предстоящем опыте ничего не было известно, и при этом известно должно было быть все. Этот режим — суетливые поездки, переполненные аэропорты, незнакомая обстановка — был его жизнью, был тем, что он знал.

Вдруг показалось невозможным, что Дрю был знаком с Норой так мало. Каждый ее след заполнил его воспоминания так, что даже его поездки до встречи с ней словно окрасились в другие цвета.

Хотя в действительности Нора нигде не бывала, Дрю понял, что мог представить ее повсюду. Ему никогда не приходило в голову попросить ее поехать вместе с ним, но он вдруг с сокрушительным осознанием почувствовал, что, учитывая достаточное время на подготовку, она могла бы.

Поехала бы она?

Поездка в деревню добавит к его путешествию еще несколько часов, и как только Дрю втиснулся в фургон, он изо всех сил попытался унять волнение и напряжение в конечностях. Пробки замедлили их продвижение, и воздух в конце лета был плотным и раскаленным. Он не знал, чего ожидать по приезде, кроме того, что там будет его коллега Томми, и что люди будут страдать от болезней и боли.

Дрю хотелось закрыть глаза и думать о ней, но он знал, что если сделает так, то, когда откроет их, не сможет удержаться, чтобы не попросить водителя развернуться и отвезти его обратно в аэропорт, к отраде ее мягких влажных губ, к ее бесконечно понимающим глазам.

Вместо этого он сосредоточился на мелькающем пейзаже, на дороге, отклоняющейся от знакомого маршрута к деревне Сяньхуацзянь, откуда родом ручной барабан Ланьчжоу и где он находил покой в обществе местных жителей, но никакой близости, кроме музыки.  Только в музыке он находил подобие близости, и то всегда мимолетное.