Neлюбoff

- Его зовут Мишутка. Женщина, которая его сделала, так сказала. Да и на этикетке написано так - говорит Анатолий, крепко прижав меня к себе.

- Но его нос. Как?

- А, это я попросил сделать его слегка косорылым. Твой же, потерянный друг, именно этой чертой отличался от остальных?

- Да. Ты волшебник Анатолий. Добрый, сказочный волшебник. Спасибо тебе - говорю я, прижимая к груди моего Мишутку.

- Он поедет с нами в отпуск, как я понимаю. Правда, визы на него мы не получили - смеется Анатолий, от чего лицо его наполняется светом, и на щеках выступают трогательные ямочки. - Ты собрала вещи, Софи?

- Да, с нами - смеюсь я в ответ. Смеюсь, потому, что ничего больше мне не осталось. Потому что я не желаю омрачать наше оставшееся краткосрочное счастье. Я буду счастлива эти две, отведенные нам недели. А дальше, будь, что будет. Я сижу, прижавшись к своему Анатолю, на старом диване, оставшемся еще от его родителей, и мне ничего больше не нужно. Только быть рядом с этим удивительным, бескорыстным, чистым мужчиной. Любовь ли это? Да, это она. Сладко - горькая, заполняющая душу, разрывающая ее на части, любовь. Мы сидим молча, нам не нужно слов, что бы понимать друг - друга. Наверное, это высшая степень душевной близости, когда не нужно вербального общения, достаточно одного прикосновения, что бы понять, что он самый лучший, любимый, родной.

Резкий телефонный звонок, заставляющий меня вздрогнуть, разрушает очарование тихой близости между нами.

- Да, я понял - отвечает Анатолий, неизвестному мне собеседнику. Я вижу, как его лицо покидают все краски. Телефон, выпавший из сильной руки, падает на пол и разлетается на части. Он молчит, уронив на руки голову, а я умираю от неизвестности.

[Он]

- Дежурный инспектор ГИБДД, капитан Соколов - говорит телефонная трубка незнакомым мне голосом. Не знаю почему, но сердце болезненно сжимается в предчувствии чего - то страшного, непоправимого. Я успеваю ловить лишь отрывочные фразы, погрузившись в странный, непонятный вакуум. - Майя Королева. Авария. Тяжелое состояние. - Мозг не успевает воспринимать слова моего телефонного собеседника, который обиженно сетует, что второй день не может дозвониться.

- Да, я понял - говорю я, только для того, что бы отвязаться от этого, неизвестного мне Соколова.

- Что случилось, Анатолий? - спрашивает Софья, глядя на меня бездонными глазами, в которых плещется неподдельное страдание, а может мне это кажется.

- Софи, мне нужно ехать. Майя попала в аварию - говорю я, судорожно собирая разлетевшийся по полу телефон. Она молча смотрит на меня, прижимая к груди, подаренную мною игрушку, словно от этого смешного медведя зависит ее пребывание на грешной земле. Наконец, собрав телефон, я набираю номер Олега, но он недоступен. Я не могу сейчас думать ни о чем, кроме того, что я оттолкнул Майю, когда она так нуждалась во мне, не помешал сесть пьяной за руль. Обида ослепила меня, мешая видеть, насколько несчастна женщина, которую я любил когда - то.

- Хочешь, я поеду с тобой? - спрашивает меня Софи, но мне не хочется сейчас разговаривать с ней.

- Нет - односложно отвечаю я, очевидно, обидев ее своим резким тоном и, схватив с вешалки куртку, выбегаю из квартиры, крепко зажав в руке ключи от машины.

В больнице пустынно, что меня безмерно удивляет. Только заядлые курильщики мнутся возле входа, судорожно затягиваясь и ежась от холода, словно огромные, почему - то дымящие воробьи, да снующие туда - сюда по коридору медицинские сестры, воздушно - белые, и легкие. Сидящее в регистратуре, небесное создание, от скуки разгадывающее огромный кроссворд, дает мне полную информацию, куда доставлена пострадавшая в аварии, Майя Королева, кокетливо глядя на меня, из - под длинных, каких - то неестественных ресниц. Больничные стены, покрытые непонятного цвета краской, вгоняют меня в потустороннюю тоску, от которой хочется выть. Приют печали и скорби для меня больница, с тех пор, как в этих стенах умерла сначала моя мама, а потом и отец. И ничего не изменилось здесь с тех пор, те же запахи боли и отчаяния, та же беспросветность.

Олег сидит на кушетке возле входа в палату, привалившись спиной к клеенчатой спинке, и смотрит в потолок. На лице его ничего не написано, полное равнодушие.

- Здравствуй, Олег - говорю я, протягивая руку для приветствия. - Как она, есть шанс на благополучный исход. - Исход, говоришь? Сорок процентов ожогов и сломанный позвоночник.

- Но жива, ведь, это главное? - говорю я, понимая, что несу полнейший бред.

- Лучше бы умерла - равнодушно дергает плечом Олег. - Что это за жизнь Толян? Овощем жить. Ты же знаешь ее отношение к своей внешности. У нее от лица ничего не осталось. Жизнь ли это будет? Неподвижность и темнота, глаза то, тоже выгорели. Зря ты и приехал, она все равно в коме. Пашка с Еленой тут тоже терлись, еле проводил. Ты вроде в отпуск собирался, вот и езжай. Не заставляй свою женщину ждать, и меня тоже. Время идет, знаешь ли. Да и работа не терпит.

- Олег, но это не правильно. И ты знаешь. Она же не чужая нам.