Neлюбoff

- Я люблю тебя Софья, и не хочу, что бы ты жила с таким грузом на душе. Рано или поздно, сожаление о несделанном придет к тебе, но тогда уже ничего будет нельзя изменить.

На улице холодно, совсем не летняя погода. Ветер швыряет мне в лицо горсти холодных, дождливых капель, которые оседают на моих щеках невыплаканными слезами. Ноги не слушаются меня, не желают двигаться, против своей воли. Я не хочу видеть тело моей матери. Работник морга равнодушно откидывает, не первой свежести, простыню с лица моей матери, и я хватаюсь за плечо стоящего рядом, словно стена, Анатолия, боясь упасть. Мама, мамочка, она не похожа на себя, какой я помню ее, какой увидела ее в последний раз. Разве может эта застывшая, черная от гематом маска быть лицом красивой женщины? Воспоминания, словно ледяной душ обрушиваются на меня, стирая, смывая все обиды и ненависть. Вот она гладит меня, лежащую в постели с температурой, прохладной рукой. Она не спит, боясь оставить меня одну, даже на минуту. Вот, гордится, что я отличница - первоклашка. Вот, ведет меня за руку к зубному врачу, смеется и обещает приз, если я буду умницей. И еще миллион обрывочных, коротких мгновений, вычеркнутых мною из памяти, перечеркнутых ее холодностью и нелюбовью. Что с ней стало? Что с нами стало? Он был прав. Анатолий был прав. Я люблю ее, всегда любила, только вот не успела сказать ей об этом, теша свою гордыню, выгнав родную мать, отказав ей в помощи. Может, если бы я попросила Анатолия о тех проклятых деньгах, она была бы жива? Я не плачу, не могу, точнее плачу в себя, кричу, рву свою душу, все внутри. Словно окаменела. Держусь за руку Анатолия, крепко, что - бы не лишиться связи с землей.

- Плачь, Софья, плачь. Отпусти ее - говорит мне Анатолий, гладя рукой меня по голове. И я плачу, теплые слезы текут по моим щекам, очищая заскорузлую душу, разрушая стену нелюбви и непонимания. В машине тепло, его рука судорожно сжимает руль, так, что аж костяшки побелели. Он, все что у меня есть в этой жизни, что еще осталось, но и его я скоро потеряю, я знаю это на сто процентов.

Два дня, липких и тягучих, словно жеваная жвачка, вытягивают из меня последние силы. Анатолий взял на себя все тяготы и заботы по организации похорон, потому, что я не в состоянии даже двигаться, сижу, уставившись в одну точку. Никогда не представляла, что мне будет так тяжело потерять мою мать.

- Софья, поешь хотя бы - просит меня Анатолий и, словно больную, относит на руках в кухню и кормит с ложки манной кашей, которую я ненавижу с детства. Я машинально глотаю ее, не чувствуя вкуса, хотя, какой у каши вкус.

- Когда похороны? - спрашиваю я.

- Завтра. Знаешь, я отъеду ненадолго, расплатиться нужно с ритуальной конторой.

- Анатолий, а с этим человеком, убившим мою мать. Что с ним?

- Его накажут Софи. Получит то, что заслужил.

- Хорошо, поезжай - говорю я, и словно сомнамбула, иду в комнату. Сон накатывает на меня теплыми волнами, погружая, в такое нужное мне сейчас, забвение. Сквозь сон я слышу, как хлопнула входная дверь, провожая Анатолия, как бегут, непрекращающие никогда свой ход, стрелки часов. Будит меня вибрация телефона на прикроватной тумбочке. Я не хочу снимать трубку. Я знаю кто звонит, чувствую, почти физически, душную волну отвращения к человеку, голос которого я боялась услышать все эти дни.

- Здравствуй, красавица - издевательски говорит Олег, заставляя мое сердце колотиться от страха. - Да ладно, не напрягайся. Я слышал, горе у тебя, прими мои соболезнования.

- Засунь свои соболезнования знаешь куда? Сволочь - шиплю я.

- Вот, ты мне и расскажешь, куда и что я должен засунуть - весело посмеиваясь, отвечает мне Олег. - Сейчас, так уж и быть, не буду трогать тебя в твоем горе. Но, через неделю ты будешь мне нужна. Есть у меня для тебя одна, не пыльная, работенка.

- Олег, но что я скажу Анатолию? Как объясню свое отсутствие?

- Ну, это уж совсем глупый вопрос. Отправлю я твоего любимого в однодневную командировку. Цени, кстати, мог бы вообще наплевать на тебя и твои проблемы, сама бы выкручивалась. В следующий раз, так и сделаю, если не будешь послушной девочкой.

-Хорошо - обреченно говорю я и отшвыриваю от себя перламутровый телефон, словно ядовитую змею.

ГЛАВА 15

[Он]

Ей тяжело сейчас, тяжело понять тот водопад чувств, свалившихся на нее, практически одномоментно. Софья растеряна, разломана, разбита на части. Я совсем не знал женщины воспитавшей ее, но то, что переживала Софи, то, что рассказывала мне, пробудили во мне, лишь чувство ненависти к ее матери. И, тем труднее мне сейчас заниматься ее погребением, но для Софьи это важно, осознание того, что она все же любила свою мать, важная часть ее реабилитации. Вернувшись домой, нахожу Софью в кухне, она готовит. По квартире плывут одуряющие запахи выпечки, и чего пряного, терпкого, пахнущего специями и сексом.

- Ты готовишь? - удивленно спрашиваю я у раскрасневшейся красавицы, одевшей кухонный фартук, на голое, распаренное тело, оно пышет жаром, и животной страстью.