«Нелюбимый» день недели

Мне снился Никита. Не знаю, почему и как, но я то и дело ловила в сознании его лицо и слышала успокаивающие нашептывания. Взволнованный голос настолько вклинился в мой разум, что покинь он меня, я реально боялась больше никогда не очнуться. Я цеплялась за его слова, за его образ – за ту соломинку, что он протягивал. И была опустошенно спокойной. Ведь все будет хорошо. Обязательно будет. Пару раз я ощущала, как его тонкие пальцы пробегают по щеке и шее, а однажды, как горячие губы касаются лба. Но мне не хотелось отталкивать его или просить перестать сниться, все, что я могла – молча принимать заботу, и я бы ни за что на свете не отказалась от этого.

Проснулась я глубокой ночью, поперхнувшись собственными слюнями. Мягкая кровать отчасти напоминала мою, но стоило мне перевернуться на спину, как я поняла: что-то не так. Широко распахнув глаза, я дала им мгновение привыкнуть к темноте, прежде чем оценить обстановку. Я лежала в одежде (джинсы были застегнуты) на незастеленном диване, накрытая каком-то пледом. Комната отличалась формой: моя была продолговатой с голыми стенами, а эта квадратная с длинным уродским шкафом до занавешенного окна. А штор у меня и в помине не было. Так. Где же я? Сглотнув, я крепко зажмурилась и снова открыла глаза, ожидая, что вместе с пеленой спадет и наваждение. Однако ничего не изменилось. Тогда стараясь не производить ни звука, я села. Голова даже от такого нехитрого движения закружилась так, будто я скатилась на американских горках. Никогда, кстати, не каталась, но почему-то уверена, что чувства именно такие. Подождав пока цунами мозговой жидкости омоет берега черепа и успокоится, я старалась дышать урывками, борясь со рвотными позывами. Лечь бы обратно и забыться, но смутное чувство, что я что-то упускаю, свербило в груди. И тогда я свесила ноги, но место пола почувствовала нечто живое, теплое и бугристое, и еле сдерживая рвущийся наружу крик, аккуратно перешагнула это существо. Оно приглушенно охнуло, а из дальнего угла ему ответил чей-то храп. Отлично. Противников все больше.

Накатывающий страх душил, стискивая легкие. Я судорожно хватала воздух ртом и пугалась каждого шороха, даже если сама была виновницей его производящей. И тут я узнала интерьер. Мышечную память никто не отменял, и когда рука безошибочно нашла дверную ручку, меня озарило. Точно. Я же осталась у Марины. Нужно ее найти. Почему-то уверенности в том, что она спит на полу или кресле, у меня не было. И тогда толкнув дверь из комнаты, я очутилась в небольшом коридоре, а после – на кухне. Щелкнул выключатель, и ослепляющий свет резью отозвался в мозге. Зато я нашла подругу. Она ютилась на табуретке, склонив голову на сложенные руки, и громко посапывала. Да, ее жесткое дыхание могло напугать кого угодно, но я-то знала ее особенность. Часто мы смеялись, что она внебрачная дочь Дарта Вейдера. И это сильно. Смеяться над своими недостатками может не каждый.

Я легонько ее толкнула, упав на соседнюю табуретку.

– Что за… – фыркнула она.

– Это я, не гунди.

Продирая понимание сквозь ресницы, она пространственно уставилась мимо меня. Сфокусироваться получилось не сразу, но я была терпеливой.

– Воды налей, – Марина облизала пересохшие губы. – И сколько времени?

Голова прояснилась, но каждый механический жест запрашивал усилий больше чем обычно. Придерживаясь за стол, я поднялась, подставила кружку под мощную струю и обернулась. Пришлось закрыть глаза и сильнее ухватиться за столешницу, чтобы сохранить устойчивость. На стене висели старинные часы с кукушкой, стрелками и маятником. Я всегда удивлялась, как такая древность еще не рассыпалась. Но сейчас они были очень кстати. Где лежал мой телефон, я не знала.

– Пять часов, – ответила я, глядя, как жадно подруга насыщается. И как только она отставила пустую кружку, я повторила свои действия и уже сама впилась в живительную влагу.

– Пять утра? – переспросила Марина, и по ее настороженному виду я поняла, что все плохо. – Так тебе же домой надо.

В глазах таки потемнело, а судорога свела конечности. Сегодня воскресение. Отец приедет в десять. Мама встает в семь. У меня осталось два часа, чтобы незаметно пробраться домой.

– Я не дойду, – упавшим голосом прохрипела я.

Поразмыслив, что давалось Марине нелегко (потому как я вообще не могла думать), она улыбнулась.

– Погоди расстраиваться. Я сейчас.

Шатающейся, шаркающей походкой подруга медленно выплыла из кухни. Пойти следом я была не в состоянии, как и в принципе что-то делать. В оцепенении я провожала длинную стрелочку, назло бегущую быстрее положенного. Наконец в дверях показалась подруга. И не одна. А под руку с Никитой.

– Вот. Он пойдет с тобой.

Вид сопровождающего был не лучше Маринкиного. Помятый и побитый словно пес, он, зевая, тер глаза кулаками. Я покачала головой. Хватит с меня на сегодня этого товарища. Того и гляди, насовсем переедет ко мне в голову. Нет уж. Увольте.

– Мне надо умыться, – промычал он, и не дожидаясь какого-то ответа, скрылся в ванной.

– Ты смеешься? – негодуя, спросила я.