Нелюбимый

Муж резко поднял меня, будто я совсем ничего не весила, и усадил на письменный стол. От резкой смены положения в пространстве у меня закружилась голова и я вцепилась в предплечья Германа, чтобы не упасть.

Он еще несколько секунд неотрывно смотрел мне в глаза, и я кожей, нутром ощущала, что атмосфера между нами стремительно меняется, накаляется до немыслимых приделов. В следующее мгновение Герман впился в мои губы, настойчивым поцелуем, одновременно с этим буквально раздирая мой любимый комбинезон на лоскуты. Не знаю, что со мной произошло, но я прониклась этим агрессивным, подчиняющим настроением и с не меньшей яростью вцепилась в волосы Германа, призывая углубить поцелуй. Это была наша первая близость, во время которой, я не представляла в своих мыслях Сашу.

11

Мы лежали в постели. Легкий теплый ветерок трепал белые занавески, из-за чего послеобеденные солнечные лучи, то появлялись, то исчезали на стенах и полу. Герман дремал, но даже несмотря на это, всё равно крепко держал меня в своих объятиях.

Я прижала ухо к груди своего мужа, вслушиваясь в спокойный ритм его сердца. Почему-то он вселял мне некоторый покой и защищенность. Может, мы не настолько разные, как я думала раньше? Сегодня наше обоюдное влечение в силе никак не уступало тому магнетизму, что окутывал меня и Сашу. Мне было хорошо с Германом, по-настоящему, без притворства и имитации. Я очень хотела бы, чтобы наши отношения наладились, и мы были так же счастливы, как Гриша и Алина. Ведь это не так уж и плохо.

Отняв ухо от груди Германа, я внимательно посмотрела на него. Во сне мой муж выглядит значительно моложе. Настырный лучик солнца запутался в темных густых волосах Германа, я заулыбалась, и вдруг захотелось запечатлеть спящего мужа на бумаге.

Осторожно, чтобы не разбудить его, я встала с кровати, и на носочках пройдя на балкон, взяла карандаш и альбом. Вернувшись, я надела халат, уселась на пуфик, поджав одну ногу, и принялась за дело. Это был тот случай, когда карандаш будто жил своей жизнью и самостоятельно вырисовывал на белом полотне бумаги плавные линии. Трудней всего оказалось с волосами, все пальцы измазала в карандаше, стирая четкие контуры, но результат того стоил. Конечно, это нельзя было в полной мере назвать картиной, скорей, набросок, но он может послужить неплохой основой в будущем.

— Что ты делаешь? — вдруг спросил меня тихий и немного хрипловатый голос.

Я подняла взгляд и увидела Германа. Он уже не спал и заинтересованно рассматривал меня.

— Вот, — я отложила карандаш на туалетный столик и села на край кровати, демонстрируя свою работу.

— Это я? — Герман удивленно посмотрел на рисунок, потом на меня.

— Старалась сделать максимально похожим, — в моем тоне отчего-то зазвучали извиняющиеся нотки.

— Будто на свою фотографию смотрю, — муж сел и взял альбом.

— Ты мне льстишь. У меня еще нет такого профессионального навыка, — я смущенно улыбнулась.

— Говорю то, что вижу, — отрезал Герман.

— Ладно, — я прикусила губу.

— Можно, я себе возьму это? — он вопросительно глянул на меня.

— Конечно, почему нет?

— Надеюсь, когда у нас появится ребенок, ты напишешь грандиозную картину нашей семьи, и я обязательно ее повешу в холле на самом видном месте.

Меня немного смутила та уверенность, с которой Герман говорил про ребенка. «Когда будет…». Не «когда-нибудь», или «когда мы решим стать родителями». Я морально не готова к такой ответственности.

— Когда доучусь, — тихо вставила я.

— Нет, — твердо произнес Герман. — Это можно сделать и раньше. Ребенок не станет преградой для твоей учебы.

Я на этот счет придерживалась другого мнения, но вовремя прикусила свой язык, чтобы не затеять очередной скандал.

— Идем, пообедаем, я жутко голодный, — Герман взял меня за руку и несколько хозяйским жестом притянул к себе, чтобы поцеловать.

На протяжении следующей недели я была вся как на иголках, несмотря на то, что в семейной жизни, всё вроде бы немного наладилось. Из головы никак не выходили слова Германа по поводу ребенка. Особенно становилось не по себе, когда наступала ночь. Муж делал всё, чтобы в ближайшее время я увидела на тесте две полоски. Такой напор со стороны Германа пугал меня, практически подавлял, и я не могла нормально готовиться к поступлению.

Этой ночью, всё снова повторилось без какой-либо контрацепции. Мы вернулись к исходной точке, когда сквозь стиснутые зубы я переживала очередную физическую близость. Натянув оделяло до подбородка, я практически перестала дышать. Зажмурившись, я решила попробовать поговорить с Германом на тему семьи. На мой взгляд, наша главная проблема — это не моя симпатия к Саше, а то, что мы не можем поговорить и услышать друг друга.

— Мне нужно еще поработать, — как обычно заявляет Герман, надевая пижамные штаны.

— Подожди, — я привстала, удерживая одной рукой одеяло у себя на груди. — Мы можем поговорить?

— О чем? — Герман сел на постель и внимательно посмотрел на меня.

— Насчет нашей семьи, — я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно, но некий страх перед собственным мужем уже тенью скользнул в сознание.

— Слушаю.