Нелюбимые

– Я комнату сниму, не бойся. У приятельницы моей мама сдает. Недорого совсем и место хорошее. Парк рядом. Она все переживает, что жильцов найти морока целая. Таких, как мы с тобой она ищет, а мы тут как тут!

– Что мне тот парк! Что хозяйка! На вокзале жить буду, ежели нужда придет. Приеду, доча, конечно приеду! Ты, главное глупостей не наделай!

Бранислава Ермолаевна, действительно, не замедлила явиться в Москву, в город, которого безотчетно опасалась и не любила. Подобно многим провинциалам, Бранислава искренне считала, что Москва – главное на планете зло. Все беды от нее, все несчастья. Населяют бесовский город люди темные, подлые, на все способные. Но куда деться, если дочь просит? И на северный полюс поспешишь, лишь бы дитю помочь. Вот на кой ляд понесло ее Машку в Москву эту проклятую?! Жила бы себе кровиночка неподалеку, ну уехала бы в Витебск учиться, а потом вернулась бы в родное Глубокое, к матери поближе… под крыло.

Но делать нечего, коль дите пропадает и домой возвращаться отказывается. Машенька примчалась на вокзал за час до прихода поезда. В нетерпении металась она то туда. То сюда. Ежесекундно поглядывая на крошечные часики, от бабушки доставшиеся. Как только показался вдали нос поезда, Мария вздохнула с облегчением и радостью.

– Мама! Мамочка! – кинулась она к вагону.

Долго стояли, тесно обнявшись, не в силах расцепиться. Обе плакали и утешали друг друга. А потом Маша, словно заправская жительница столицы, повезла маму на Речной, дорогой показывая и рассказывая.

Комната и правда оказалась чудесная, а дом стоял в двух шагах от парка на Речном вокзале. Окраина, конечно, но не до жиру. Кроме того, хозяйка почти все время проводила за городом. А за квартирой нужно было присматривать; цветы поливать, полы, пыль. Доверять ключи кому попало, хозяйке не хотелось. Соседи в счет не шли, что-то мешало. А тут Машенька подвернулась, – удача! Потому жили почти все время вдвоем за символическую плату; все сложилось как нельзя лучше для всех. Сидела Бранислава с дочкой как с маленькой, урезонивала ее, убаюкивала. Однажды встречала Марию после занятий и та показала маме ЕГО.

– Во, ма, гляди! Аркадий…– покраснев до корней волос, потянула Мария мать за рукав.

Родственница взглянула и все поняла про него с первой же секунды. Она хоть и была простой женщиной из Белорусской глубинки, не избалованной, неиспорченной, работящей и преданной семье, но таких кавалеров как книгу могла прочесть. Тут большого ума не требовалось, достаточно было жизнь прожить, что, как известно, не поле перейти.

– Вот бес…Черт его дери! – подумала Бранислава и перекрестилась, – пропала девка, дура. Пропала. Попался же на пути! Окаянный!

Покосившись на Машку, Бранислава с огорчением увидела, как поглупело и окрасилось розовым лицо у влюбленной дочери. Все признаки безумия читались на юном этом прекрасном лике.

– Вот напасть! – не сдержалась женщина и смачно сплюнула.

Он словно спустился с небес на грешную землю, на минутку, ненадолго, потехи ради. Аркадий родился для того, чтобы разбивать, дробить в пыль женские сердца. Стало сие совершенно очевидно еще в детском саду. От него млели воспитательницы, позже учителя, одноклассницы, их мамы, тети и бабушки. Высок, статен, белокож с невозможно синими глазами и черными как смоль волосами. Густые, широкие брови, высокий, обманчиво умный лоб и чувственный крупный рот. Длинные как стрелы ресницы, частоколом обрамляли глаза и дополняли картину безупречного, словно написанного лица. Его, Аркадия, мама когда-то блистала в родном Питере, потом переехала в Москву, сразив наповал молодого начинающего бизнесмена. Аркадий взял лицо и стать матери, и твердый упрямый нрав отца, который использовал лишь для того, чтобы потакать своим бесконечным капризам. С малолетства он купался и нежился в женском внимании, его дело было выбирать. Мальчика с удовольствием портили и развращали абсолютно все женщины его окружавшие. Делалось это со смаком , бездумно и беззаботно. Этакому красавцу не нужно было прилагать усилий, ухаживать, завоевывать, ему стоило лишь благосклонно улыбнуться, и любая девчонка оказывалась у его ног. Послушная, чуткая, внимающая и благодарная. Аркадий был своенравен, избалован, эгоцентричен. Баловень считал себя едва ли не миссией, призванным покорить как можно больше женщин самого разного сорта, возраста и толка. Сказочно прекрасный облик открывал двери, души, сердца и кошельки. Независимо от того, задумывался над этим человек, или нет, абсолютно всем верилось, зачастую неосознанно – такая внешность сама по себе оправдывает и объясняет ВСЕ. Мама Марии тотчас предложила дочери оставить «бесовский город» и уехать домой:

– Доченька, – сказала она, – неужто в родном-то городе для тебя места не найдется? Поехали от греха. Поехали! Христом Богом прошу! Погубит тебя бес этот…

– Мама! Ну что ты, в самом деле?! Ну, куда я поеду?! А учеба?! А будущее? Мои планы? Нет, мамуля, не уговаривай. Как-нибудь уж все утрясется.