Нелюбим

– Ты просто устала! – убеждал ее Тант. – Все не так. В любом безобразии есть своя красота, надо лишь уметь видеть. Помнишь, ты сама говорила?

– Нет-нет… – не соглашалась она. – Только не здесь, только не это…

– О, да ты совсем промокла! – заметил наконец хозяин. – Как же ты так, а? Где твой зонт?

Он засуетился. Усадил девушку в кресло у камина, стянул с нее мокрые сапоги, надел ей на ноги толстые, маминой работы, шерстяные носки, набросил на плечи плед, и все приговаривал: «Сейчас, сейчас тебе будет хорошо… Согреешься…» Налил пол рюмки коньяку и протянул ей: – Попробуй!» Девушка пригубила и закашлялась, едва не пролив остальное.

– Отвратительная жидкость. Но – согревает, – наконец призналась она.

Тант рассмеялся.

– А вот подожди, мы сделаем еще теплей. Сейчас согреешься.

Он подбросил в камин еще несколько поленьев.

– Потерпи немного, и ты забудешь, что бывает в жизни полоса, именуемая осенью. Здесь будет лето, жаркое-жаркое! Ты ведь не боишься жары? Не боишься, я тебя знаю.

Вдруг что-то случилось. От чувства, будто нависло над ним что-то страшное, Тант втянул голову в плечи, потом медленно повернулся.

В кресле, его кресле, струясь и перетекая, как марево, сидел какой-то жуткий, черный образ. Тант зажмурил глаза и принялся растирать их ладонью. Потом услышал, как в соседней комнате взвыл и заскребся в дверь Тихон. «Наверное, я угорел, – подумал Тант про себя. – Не иначе. Надо проверить, быть может, закрыта заслонка в трубе». Ему стало страшно. Раз, два, три, принялся считать он про себя, как делал это всегда, чтобы успокоиться. Досчитав до десяти, открыл глаза.

Перед ним в кресле снова восседала Лалелла. Как ни в чем не бывало.

– Что с тобой, Тант? – спросила она вполне обычным голосом.

Тант движением, выражавшим усталость и вместе с тем озадаченность, ото лба к затылку, провел рукой по волосам.

– Так что-то, голова закружилась. Должно быть, дым. О чем мы говорили?

За дверью продолжал неистовствовать Тихон.

– Какой все же противный! Этот твой новый друг! – вновь не сдержалась гостья. – Тант, милый, прошу тебя – вышвырни его прочь!

Тант покачал головой.

– Зачем? Нет, я не сделаю этого. И потом, почему я должен его выкидывать? Я полюбил его, правда. А он доверился мне – как же я могу его обмануть?

– Но его не люблю я! Или… Быть может, его ты любишь больше, чем меня? Ну-ка, ну-ка, скажи!

– Лалелла! – едва не взмолился Тант. – Это запрещенный прием!

– Хорошо, – сказала она, – хорошо… Однако… мне пора.

– Не обижайся. Пойми, не могу я этого сделать. Он мой друг.

– Хорошо, хорошо, – сказала она еще раз. – Я не сержусь.

Может, так оно и было на самом деле, только голос ее говорил об обратном. Он был предельно жестким, звенел и вибрировал, как лист жести. А когда, уходя, она посмотрела на Танта, взгляд ее не сулил добра. Так привиделось ему на мгновение.

Позже, уже далеко за полночь, Тант сидел в том самом кресле и не мигая смотрел, как засыпал огонь в груде остывающих углей. На коленях его дремал, пригревшись, Тихон, смежив свой единственный глаз. Тант чувствовал, как под рукой время от времени тихо вздрагивало тело его маленького приятеля и как тогда кот выпускал когти.

– Не бойся, – шептал он ему. – Ведь мы с тобой друзья. Никто больше не сделает тебе больно.

А из головы его не шли все странности сегодняшнего вечера. Он, кстати, проверил, дымоход никто не перекрывал, и тяга была отличной. Так отчего же все эти видения? И почему так странно вела себя Лалелла? Не говоря уже про кота.

Неспокойно было на душе у него.

А кот тихо мурчал во сне, прижимаясь телом к ладоням своего нового покровителя. И кто знает, какие страхи, какие предчувствия тревожили его сон.

Прошло еще несколько дней, быть может, совсем немного, но время было тягучей смолы старых сосен в майский полдень, и Танту казалось, что оно тянется нестерпимо долго.

«Отчего так бывает? – размышлял он. – Мы живем лишь однажды, каждое мгновение неповторимо, каждый прожитый миг утрачивается безвозвратно. Но мы все равно торопим время, погоняем его неудовлетворенной мечтой, отчего-то считая, что наша настоящая жизнь еще не началась, что она впереди. Живем от праздника к празднику, от встречи к встрече, и не ощущаем, что жизнь проходит незамеченной у нас же под носом. Мы надеемся на будущее, но теряем настоящее, глядя на него, как на досадную отсрочку грядущих событий. Мы заражаемся безволием и потому теряем будущее, вот в чем дело. Наша жизнь – это лифт, идущий лишь в одну сторону, вверх или вниз, каждый прожитый день – новый этаж, и с него нет перехода на предыдущий».

Так он философствовал, но и сам торопил время, надеясь, даже рассчитывая на нечто определенное и прекрасное в будущем. Он противоречил себе, торопя события, понимал это, но, все равно, подстегивал их. Такое уж существо человек, способен совмещать несовместимое. Быть может, это и выделило его из общего строя живых. Но у времени для каждого имелся свой план, и оно шло так, как в том плане было назначено.

.4. 

Зима души моей