Некто Финкельмайер

– С одной стороны и с другой стороны, – в раздумье начал он. – С одной стороны, не мешало бы еще посидеть; а с другой стороны – пора взять вам номер. И ресторан закрывают.

Никольский пожал плечами:

– Возьмем бутылку, возьмем номер, придем в этот номер все вместе – вы, я и бутылка – и посидим. Если найдем такой номер, где никто не храпит.

– Найдем! – уверенно сказал Финкельмайер. Он как-то сразу воспрянул духом и заметно повеселел.

Попросили у официантки бутылку, расплатились и вышли в пустой вестибюль. Дремавший в дальнем углу гардероба старичок воробышком запорхал вокруг них, стал подавать одежду, ненужно обмахивая щеточкой плечи, обдергивая вниз рукава и приговаривая при этом:

– Отдохнули? Отдохнули, молодые люди? Это хорошо, с дороги-то это хорошо, в тепле без заботы, вот и отдохнули, спасибо, спасибо, благодарю душевно, доброго здоровьица вам, доброго здоровьица…

Подхватили чемоданчики, и Финкельмайер повел Никольского по темному гостиничному коридору.

III

Они остановились в конце коридора перед плохо прикрытой дверью. Сквозь щель пробивался слабый свет. Финкельмайер негромко стукнул, послышалось, как сдвинулся стул, кто-то встал с места, дверь распахнулась, и из маленького помещения – даже не из комнатушки, а как бы отделенной от коридора ниши, где стояли только стул с тумбочкой, —шагнула миловидная женщина в синем костюме, который, судя по строгому покрою, был формой для служащих этой гостиницы. Женщина вскинула глаза, увидела Финкельмайера и обрадованно заулыбалась.

Поворачиваясь боком и немного отступая, чтобы хоть не в упор наблюдать их, Никольский со смешанным чувством недоумения и насмешки смотрел, как Финкельмайер сгибается, торопливо ставит на пол чемоданчик, при этом пальто, лежащее на согнутой руке, чуть ли не падает, он его неловко хватает другой рукой, а женщина терпеливо ждет с улыбкой, готовая обнять… Финкельмайер, наконец, выпрямился, она, сделав полшага, подошла к нему вплотную, с трудом дотянулась губами до его небритой щеки и, обнимая, поцеловала спокойно.

– Здравствуй, Дана, – сказал Финкельмайер. – Я приехал, видишь?

– Здравствуй, – сказала женщина, мягко от него отстранилась и сказала Никольскому тоже: – Здравствуйте.

– Добрый вечер, – склонил голову Никольский. Больше всего ему хотелось сейчас удрать.

– Вы познакомьтесь, – бесцеремонно предложил Финкельмайер. И, конечно, не позаботился представить их друг другу: он все возился со своим пальто, подбирая рукава, которых, казалось, было великое множество, и они без конца вываливались, едва Арон успевал их подоткнуть…

– Леонид, – представился Никольский.

– Данута, – сказала женщина и протянула ему ладонь. Начался диалог, касавшийся только двоих, Финкельмайера и Дануты, так что у Никольского оказалось довольно времени, чтобы достать сигареты и спички, закурить, не раз и не два затянуться и ощутить, как хмель понемногу сходит. Он слушал и не слушал, больше смотрел на них и что-то там отмечал про себя: а она хороша… женственна… какой же это акцент?.. полячка?.. эстонка?.. странная пара… если он с нею спит, ему повезло… но он удивительный тёпа…

– …только что на дежурство, – говорила она.

– Я же знаю, что смена:..

– Как раз двенадцать.

– Вот я и дождался. Прилетели, ну что я пойду? – ты уйдешь сюда…

– Я письмо получила. Ты мое получил? Я писала, что эту неделю в ночь…

– Получил, получил, вот-вот, я и рассчитал, как удачно!

– Ты усталый. Ты пил. У тебя неприятности.

– Неприятности, неприятности… мит компот!

– Будешь долго?

– Я знаю? Хочу быть долго, хочу быть много… – Финкельмайер вдруг рассмеялся.

Никольский подумал: "Бальмонт: Хочу быть сильным, хочу быть смелым, хочу одежды с тебя сорвать".

— Почему ты смеешься?

– Ах, Дана, прости, я пил, я веселый… Неделю? Не знаю.

– Будешь, как нужно. Хорошо. Я так рада. Ты прилетел.

– Прилетел. Ох, до чего же мне там надоело!

– Отдохнешь.

– Отдохну, не отдохну – я очень рад тебя видеть…

«…Я рад, ты рада, он, она, они рады, и так далее в том же духе», – меланхолично говорил про себя Никольский. Бестолковые слова, за которыми неприкрыто слышалась нежность любовников, вызвали в Никольском раздражение, и он отошел к окну. Черт возьми, они найдут, где переспать, а я пока что без ночлега, и неизвестно, есть ли хоть одно паршивое место в этом паршивом отеле, сгорел бы он к матери!..

Погода за окном явно менялась. Там теплело: пурга уже не крутила, теперь уже ветер с треском бил по стеклам жесткой крупою. Долго ли эта парочка будет стоять вот так, друг перед другом? В стекле он видел их отражения. Совсем оглупели, предвкушают близкие развлечения… До чего же тошно! Ему было по-пьяному жалко себя…

– Леонид! – впервые назвав его по имени, окликнул Финкельмайер. – Пойдем, Дана сейчас все устроит.

Все трое поднялись на второй этаж. У Дануты появилась связка ключей, и одним из них она стала отпирать номер, выходящий не в коридор, как это обычно в гостиницах, а в маленький холл, в котором они сейчас и стояли.