Нексус Эрдманна

Хотя, возможно, мне это только показалось — из-за моих сложных чувств к Аллену.

В два часа ночи я снова залез под одеяло, радуясь, что Карен не проснулась в мое отсутствие.

— Она ушла! — кричал Аллен в телефонную трубку год спустя. — Ушла навсегда!

— Кто? — спросил я, хотя, конечно, уже догадался. — Аллен, я сейчас не могу говорить, с минуты на минуту жду клиента.

— Ты должен приехать ко мне!

— Зачем?

После того ужасного обеда я отклонял все звонки Аллена, поменял номер домашнего телефона, взяв номер, не указанный в телефонном справочнике, и велел секретарше не соединять меня с Алле-ном в рабочие часы. И сейчас схватил трубку только потому, что ждал звонка от Карен по поводу очередной встречи у консультанта по семейным отношениям. Наши взаимоотношения стали хуже. Не плохими, нет, но на прежде безоблачном небе нашего брака появились редкие облачка. Я хотел развеять их, пока они не превратились в грозовые тучи.

— Ты должен приехать, — повторил Аллен и зарыдал.

Я смущенно отвел трубку от уха. Взрослые мужчины так не плачут, и уж тем более перед другими мужчинами. И я сразу понял, почему Аллен захотел, чтобы я приехал к нему в лабораторию — ему просто-напросто больше некому было позвонить.

— Пожалуйста, Джефф, — прошептал Аллен.

— Хорошо! — рявкнул я.

— Мистер Галлахер, пришли ваши клиенты, — сообщила Бритта-ни, открывая дверь, и я попытался выдавить из себя одновременно и улыбку, и правдоподобную ложь.

Как выяснилось, Люси Хартвик никуда не уходила. Она сидела в лаборатории Аллена, сгорбившись над шахматной доской и сунув два пальца в рот.

— Что за черт, Аллен, ты же сказал.

Как всегда непредсказуемый, после звонка он успокоился. И теперь протянул мне пачку распечаток и медицинских снимков. Я внезапно вспомнил свой первый визит в его лабораторию, когда Аллен точно так же сунул мне документы, в которых я едва мог что-то разобрать. Он просто не умеет учиться на своих ошибках.

— Ты сказал, что Люси ушла!

— Она ушла.

— Да вот же она сидит!

Аллен посмотрел на меня. У меня возникло впечатление, что это простое действие потребовало огромных усилий с его стороны, примерно как у человека, пытающегося освободиться от бетонного блока, к которому его приковали.

— Знаешь, а я всегда тебя ревновал, — сказал он.

Его слова потрясли меня. У меня даже рот открылся, но Аллен уже вернулся к своему бетонному блоку:

— Ты только взгляни на эти сканы мозга — за шесть месяцев белого вещества стало меньше на 75 процентов! А вот уровни нейромедиаторов, они…

— Аллен, — оборвал я его. В груди у меня внезапно похолодело. — Остановись. — Но он все болтал и болтал о «хвостатом ядре», и об антителах, атакующих подкорковые узлы, и о повторной двусторонней трассировке нервных связей.

Я подошел к Люси и поднял со стола шахматную доску.

Она немедленно поднялась и продолжила разыгрывать партию стоя. Я попятился на несколько шагов, она последовала за мной, продолжая играть. Тогда я выбежал с доской в прихожую, захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной. Роста во мне сто восемьдесят три сантиметра, и вешу я девяносто килограммов, а Люси вдвое меньше. Она вообще сильно похудела, и ее стройность превратилась в костлявость.

Она даже не пыталась силой открыть дверь. Просто вернулась к столу, уселась и сунула два пальца в рот.

— Она играет в уме, так ведь? — спросил я Аллена.

— Да.

— А что делает это «белое вещество»?

— Оно содержит аксоны, которые соединяют нейроны в коре головного мозга с нейронами в других частях мозга, тем самым обеспечивая внутримозговую связь, — пояснил Аллен, словно зачитывая учебник.

— То есть оно позволяет одним частям мозга говорить с другими?

— Ну, это лишь грубая аналогия, но.

— Оно позволяет разным мыслям из разных частей мозга достигать друг друга, — проговорил я, все еще глядя на Люси. — И осознавать несколько мыслей одновременно. Статика.

Аллен начал длинное научное объяснение, но я уже не слушал. Теперь я вспомнил, где уже видел характерную позу Люси, с выставленной вперед головой и двумя пальцами в слюнявом рту. На картине, где художник изобразил королеву Елизавету I в последние дни ее жизни, неподвижную и не реагирующую ни на что — ее разум уже покинул умирающее тело.

— Люси ушла, — снова сказал Аллен. Он знал.

— Аллен, за какую бейсбольную команду играл Бейб Рут? Он пробормотал что-то о нейромедиаторах.

— Какой любимый дебютный ход Бобби Фишера? — спросил я, мысленно умоляя: «Скажи е4, черт побери!»

Он заговорил о мозговых волнах концентрированной медитации.

— А ты знаешь, что завтра на Манхэттен обрушится цунами?

Он потребовал радикального изменения схемы клинических проверок в УКПЛ.

И тогда я сказал, едва удерживаясь на грани спокойствия:

— Ты ведь тоже его принял, да? Ты взял ту самую дрянь, что не прошла проверку в УКПЛ, и ввел ее себе, или принял таблетку, или еще как-то. Хотел достичь такого же, как у Люси, состояния без статики. И теперь никто из вас не способен переключить внимание. — Звонок ко мне был последней и отчаянной попыткой Аллена вырваться из его идеальной сосредоточенности на проекте. Впрочем, нет. не последней.