Некромант

На ногах Осси удержалась, а вот меч, описав в воздухе замысловатую кривую, отлетел далеко в сторону. Тварь, воодушевленная этой маленькой победой, взревела громче прежнего и, не обращая на порванное почти до половины крыло, продолжила переть дальше. И в этой ситуации леди Кай не оставалось ничего другого, как потихоньку пятиться назад, придерживая онемевшую от сильного удара руку…

А у часовни в это время разворачивалась совсем другая война.

Хилависта перестал скакать с места на место как ополоумевший мячик, и теперь неподвижно застыл возле входа всего в паре шагов от мантихоры. А с ней, похоже, было что-то не так, а может, даже, и совсем не хорошо.

Несчастное существо, покачивающееся на полусогнутых лапах напротив хилависты, было сейчас жалким подобием того могучего и роскошного зверя, хищной красотой которого восхищалась давеча леди Кай. Широкие крылья опали наземь грязным тряпьем, мощный хвост, который только что шутя и играючи дробил белоснежные плиты, теперь обвис и мелко подрагивал от пробегавших по нему судорог, а от тела мантихоры по направлению к хилависте струились, извиваясь и сворачиваясь в дымные кольца, узкие дорожки то ли истекающей силы, то ли самой жизни. Были они тонкими и бледными, но было их превеликое множество, а оттого казалось, что зверь просто растворяется в полуденном воздухе, становясь прозрачным и похожим на тень. Причем, на тень почти досуха выпитую.

Хилависта же, напротив, стал, вроде, даже ярче и контрастнее, а еще по нему время от времени пробегали какие-то зеркальные волны, разбрасывая вокруг целые россыпи солнечных зайчиков. Затем поверхность его мутнела, становилась белесой, после чего постепенно возвращалась к своему первозданному бледно-зеленому окрасу. А потом все повторялось вновь и вновь, все убыстряясь с каждым таким циклом.

В общем, выглядел он много лучше своего противника, хотя, что он там такое творил и как этого добился, оставалось большой загадкой…

А Осси все продолжала отступать, лихорадочно ища выход из создавшейся ситуации. Руку начинало покалывать, и это означало, что кровоток в ней понемногу восстанавливался, но это была пока единственная хорошая новость, а в остальном…

«Посох…» — предложила Хода.

– Нет, — качнула головой Осси. — Арку сотру…

Часовня, действительно, находилась на одной линии с мантихорой, и выпущенный из посоха заряд неминуемо бы ее повредил. Да и хилависта, мерцающий зеркальными бликами рядом с аркой, при всей своей склочности обращения такого тоже, в общем-то, не заслуживал.

Осси пыталась было сдвинуться в сторону, но хитрая бестия, надвигающаяся прямо на девушку, тут же разгадала ее маневр и тоже сместилась вбок. Соображала гадина…

Оставалось одно…

Знак леи[59] Осси не видела с того самого дня, когда потеряла Мея и, опьяненная охватившей ее яростью, отправила в небытие добрый кусок дороги на перевале. Но едва только подумала о нем сейчас, как замерцал, заструился серебряным светом воздух над головой, и стал в нем проявляться первый завиток сложной фигуры. Пока еще еле заметный, но разгорающийся и набирающий силу прямо на глазах.

На этот раз все произошло быстрее, и огромная проекция смертельного узора развернулась прямо вокруг раненной мантихоры всего за каких-то два ее шага.

Словно живой заструился под ногами песок, разбегаясь волнами от парящей в воздухе погибели. Затрещал от статического напряжения воздух и начали то и дело проскакивать в нем искры святого Ферта, разряжаясь из пустоты в пустоту. Шерсть мантихоры встала дыбом, отчего сама она казалась теперь раза в два крупнее и страшнее, правда пыл свой воинственный она несколько подрастеряла, ибо поняла, что творится вокруг что-то недоброе.

Пружина была взведена, и теперь оставалось только плеснуть в полностью уже оформившуюся фигуру немного силы. Ровно столько, сколько нужно для смерти…

Хилависта продолжал неподвижно стоять, почти прилипнув к одной из опор арки, так что в этом смысле, ничего, практически, не изменилось. А вот блеска зеркального в нем за это время прибавилось изрядно, и теперь он здорово напоминал огромную каплю ртути, для какой-то неведомой надобности пролитую на белый песок подле часовни.

Мантихора же, наоборот, — была почти прозрачна и дрожала при этом как последний лист на осеннем ветру. Она замерла, в каком-то дурманном оцепенении, будучи не в силах ни сдвинуться с места, ни даже, хотя бы пошевелиться. Словно была загипнотизирована проплывающими перед ней зеркальными узорами. А разводы эти с огромной скоростью скользили по телу хилависты, постоянно сливаясь друг с другом, и оттого казалось, что гигантская ртутная капля вращается с совершенно немыслимой скоростью.

А потом вдруг все это кончилось. Оборвалось, будто и не было ничего.

Блестящие разводы на теле хилависты растворились в бледно-зеленой глубине, а мантихора вновь стала вполне материальной и, даже, будто еще больше порыжела.

На один только миг…

А потом разом истаяла, оплыв как свеча. Была и нету. Только бледная лужица на песке осталась. Да и та уже подсыхала.