Некромант-самоучка, или форменное безобразие

— Ах, да, — и в чистосердечном порыве я вернулась в приемную. — Сули, простите за грубость и прошу меня изви… — не договорила, найдя ее взглядом. — Ой, мама! — и мышкой шмыгнула обратно в кабинет, чуть не сбив декана факультета Темных сил. — М-м-магистр, я потом извинюсь два-а-ажды или трижды, или… — на мгновенье закрыла глаза и честно призналась: — Хотя, говоря по правде… я смогу это сделать только через год, а то и все три. Простите.

И уже ей, великой генеральше:

— Извините меня еще раз.

— Было бы кого! — фыркнула легендарная личность и не менее легендарный труп. В приемной декана что-то зашуршало, щелкнул замок, хлопнула дверь. Ушла.

Прошла минута, затем вторая, потом третья, она не вернулась, а горец не перестал взирать на меня с кривой улыбкой.

— Решено. На факультете, так и быть, оставлю. Но в некроманты не пущу, — оборвал он повисшее молчание. — Итак, что вам ближе: целители или тактики?

Я удивленно посмотрела на него:

— Почему не пустите?

— Потому что тяги к трупам нет, — отрезал Довар Горран веско и словно бы про себя: — К тому же первые курсы ведет генерал.

Произнеся это, он рукой указал на дверь приемной, и я внутренне похолодела. Генерал, не генеральша?! Это что же… Она не только ноги у поверженных забрала, но и все, что промеж них?!

Последнее, кажется, произнесла вслух. Декан, хапнув воздуха, закашлялся, а затем и рассмеялся в голос. Смех он быстро подавил и украдкой смахнул набежавшие слезы, чтобы сообщить серьезным тоном:

— Намина, учитывая вашу политкорректность, вы идете в целители. Сейчас же переедете в другой корпус общежития и ключи через Севоя передадите.

— То есть я не права, она все же женщина?! — решила уточнить.

— Идите! — хохотнул магистр.

— Но…

— Ступайте, пока я не заразился идеей на три года закрыть вас в комнате. И запомните, к Сули вам лучше не подходить. С извинениями или без, через год или через три… Никогда.

— Но… знаете, вот это уже прозвучало обидно, я ведь не со зла, а всего лишь от незнания предположила.

— Кадет Сумеречная! Или вы немедленно уходите, или я отменяю свое предложение! — Лицо его потемнело, волосы зашипели, как тысяча змей, и я в испуге бросилась прочь.

А сзади звучит веселое:

— Таррах!

Переезд свершился в тот же день под тихое бурчание духа через эхо-порт о том, что в бывшей моей комнате на привязи сидела кука. Теневая или тенюшечка, как зовут ее в народе — мелкая зловредная нежить, подчиненная против воли. Вот она-то за духом и шпионила, и мастера-водопроводчика выгнала взашей, а почему меня за три ночи кошмарами не извела, так ни он, ни декан не поняли. И, сообщив это, Нваг-нваг Севой заявил:

— Неприятное обстоятельство, своим появлением ты троим моральный ущерб нанесла, а сама осталась невредима.

— Да вы что, издеваетесь?! — возмутилась я, взявшись за неподъемную сумку.

— Как никогда серьезен. И прихожу к выводу, что либо кука с браком была, либо ты с чудом.

— С каким?

Неожиданно призрачный старичок объявился рядом со мной и в раздумье подергал свою хилую бороденку:

— Трудно сказать, но из-за чудесатости этой теневая тебя не тронула. — И хлопком ладоней дух-хранитель перенес меня в другое общежитие, ближайшую дверь распахнул, задвинул в нее мою сумку со «скарбом», приказал: — Входи.

— Но тут живут! — воскликнула я, увидев обстановку с ковровыми дорожками, занавесями, пледами на кровати и кресле у окна и даже с цветами в вазах.

— Уже не живут. Отчислена с третьего курса целителей.

— За что?

— За теневую. — Хлопком Севой собрал все-все присутствующие здесь вещи, щелчком пальцев открыл портал и пинком закинул их в неизвестное пространство, где в следующий миг раздались перепуганные вопли. И призрачный старичок сделал громоподобное сообщение: — Дульгерия Дарремия, за документами явитесь в деканат!

Еще один щелчок — портал закрылся, дух возвестил: «Теперь все твое». Всем моим оказалась абсолютно пустая комната, серая и мрачная, как тюремный блок.

— А мебель куда дели?

— На проверку ушла, вернется через час, — ухмыльнулся и исчез, и уже через эхо-порт прогремело: — «Может, через два!»

До конца дня и даже ночью, когда прибыла наконец-то немногочисленная и весьма потрепанная проверкой мебель, я, ввиду большой и чистой совести, мучилась чувством вины перед неизвестной Дульгерией. На нервной почве пропустила ужин, забыла распаковать вещи, освободить бедного Гирби и узнать расписание на завтрашний день, зато придумала длинную возвышенную речь в защиту прав отчисленной девушки. И когда на востоке забрезжил рассвет, я поставила точку в тщательно продуманном получасовом монологе, повернулась на бок, обняла подушку и решила провалиться в сон.

Как вдруг окно с едва уловимым скрипом открылось.

— Дулька, — послышалось оттуда, — Дуль, твоя кука сбежала и заказы больше не ведет. А мне трава нужна. Позарез. Слышишь?

— Нет, — ответила я.

— Как нет? — удивился неизвестный. — Ты что, с собой не привезла?

— Дульгерии здесь нет.

— Да есть ты. Вон, я тебя вижу! — возмутились в темноте, и окно скрипнуло отчетливее, словно бы гость решился войти.