Пропал Шуруш. Младший любимый сын. Хорошо хоть старший жив — здоров. А Шуруш, пропавший вместе с Горичеком, так и не дает о себе знать, и Фиран сильно подозревал, что сына он никогда не увидит.
Из его библиотеки исчез тот манускрипт с планом сокровищницы листэрр. И копий не было.
Если мальчики отправились туда — их никто не спасет. Разве что листэрр явиться соизволят, но тут еще вопрос, что эти твари сделают. То ли спасут, то ли добьют… об этом народе Фиран знал не так уж и мало — и знания были неутешительными.
Черный юмор — это самое малое, чем они отличались. Остальной список был еще более внушающим. Жестокость, холодный рассудочный разум, кровавые жертвоприношения, бесчеловечность, доходящая до абсурдного, некромантия и опыты над людьми…
Нет уж, пусть кто другой с этими тварями связывается.
Фиран мог бы и сам отправиться в схрон листэрр. Ибо дорогу осилит идущий. Мог бы найти и переводчиков, и расшифровать документ — не стал. Жить хотелось больше, чем жировать.
А то, что живым оттуда не выбраться без определенных способностей, сомнений не вызывало.
А вот способности…
С недавних пор Фиран люто завидовал магам. Почему эти твари могут жить по триста — пятьсот лет!? В их жилах с кровью циркулирует магическая энергия — и молодость их длится намного дольше, как и жизнь! Эти негодяи могут до трехсот лет оставаться молодыми, а он — нет.
Хотя у него есть деньги, он заплатил бы, но молодость и здоровье не купишь!
Нельзя ничего сделать с хрупким человеческим телом!
Моли, предлагай деньги, требуй, проси, плачь, клянись — ничего не поможет. Он заплатил бы не скупясь за молодость, за силу ног, за блеск глаз, но ведь не возьмут.
Да, можно чуть омолодиться — и заплатить за это тремя, пятью, семью годами жизни!
Будьте вы прокляты, твари!
Как обидно иметь все — и уходить так рано! Почему Четырехликий не создал людей бессмертными!?
Хотя в черной магии есть средства. Но получить их — та еще проблема. Договориться с некромантами еще сложнее, чем с магами! Мерзкие, заносчивые, наглые твари!
Фиран поморщился. Одно упоминание о некромантах было неприятным и вызывало мурашки вдоль хребта. Да, если бы не… а вот об этом лучше и не думать.
Только в поместье, подальше от хоши — и только там.
Что-то заскреблось в окно.
Фиран вскинул бровь. О стекло бился голубь. Что есть силы и мощи. Градоправитель нахмурился, собираясь кликнуть слуг, но не успел. Птица что есть силы врезалась в стекло — и не выдержало произведение искусства, блеснули стеклышки на ковре…
И птица упала к ногам градоправителя. Мертвая?
Ан нет. Не мертвая. Очень даже не мертвая…
Фиран нагнулся, решив подождать с вызовом прислуги. Сами-то не придут, запрещено им градоправителя беспокоить, пока не позовет. Птица уверенно легла к нему в ладонь, трусом Ольверт никогда не был.
Птица была мертва.
Дня три уже как, об этом говорил отчетливый запашок тухлятины и сильно попорченное крысами туловище. И в то же время она была жива. Она вертела головой, складывала перья, чистилась, вела себя, как живая птица… и на шее у нее была кожаная трубочка из тех, которые привязывают почтовым голубям.
И что у нас там такое?
Письмо было коротким.
Фиран посмотрел на письмо. На птицу. Опять на письмо.
Птица словно этого и ждала. Хрипло пискнула — и обвисла у него в руке, оставив градоправителя с трупиком в ладони.
Но ведь летала…
Объяснять Фирану, что это означает, не надо было. Он и сам понял.
— Некромант…
Следующий день Таши провел спокойно. А чего нервничать?
Фирану — старшему он письмо отправил, письмо дошло, теперь расслабляемся и наслаждаемся пирожными.
С Лиассио, кстати, тоже все в порядке, изменение идет своим чередом. Откуда некроманту это известно? Так от гончей. Шейсс, лапочка обаятельная, остался с аристократом. А глазами своих творений некромант посмотреть может, хотя сил уходит немало. Заклинание не особо энергоемкое само по себе, но ты его еще, поди, скрой от хоши, которые активизировались.
Да и вообще в Тиварасе наблюдалось определенное оживление. Бодренько прогуливались по улицам взгретые начальством стражники, вальяжно проходились хоши, приглядываясь цепкими глазенками и тут, и там…
Ничего, пару дней ему продержаться удастся, а больше и не надо.
Таши даже пережил пару неприятных минут, когда дверь леанти скрипнула — и на пороге воздвигся хоши.
Не самый жирный, так, крихоши обыкновенный, не сильно обученный. Лет тридцати на вид, щекастенький, с аурой в зачаточном состоянии. До тархоши, может быть, и дорастет, а вот до акрохоши уже нет.
Каирис выглянула из кухни — и тут же поспешила под благословение.
— Благословите, крихоши.
— Мира и покоя душе твоей, дочь Четырехликого.
— Позвольте угостить вас чашечкой ланти?
— с радостью, милая…